Повесть о последнем дне.

Century · Сообщение **Century** » 23 ноя 2006 23:36

Здравствуйте, друзья!
Я уже какое-то время на этом форуме, однако особо здесь не засвечивался.
Сейчас в стадии завершения первая, и, скорее всего, последняя моя вещь в литературном жанре. Сюжет довольно простой, и без особых хитросплетений. Спокойная такая история

Буду благодарен, если вы как-то его прокомментируете и укажете на мои ошибки, коих здесь наверняка очень много.
Р.С. Буду по небольшим кускам выкладывать, чтобы сразу сильно не нагружать))

Century · Сообщение **Century** » 23 ноя 2006 23:39

Повесть о последнем дне

Пятница, 9.30 утра.

Обычный день. Обычный Лондон, со своим привычным ритмом в конце рабочей недели. И я в очередной раз сидел в больнице Вестминстерского университета, в котором изучаю английский язык и литературу. Безусловно, прибывать здесь именно сейчас - дело малопривлекательное, ибо вчера вечером мы неплохо оттянулись, отмечая день рождения подружки друга моего приятеля. Что радует – таких поводов хорошо провести вечер можно наскрести на каждый день недели. И даже больше. Конечно, легкие последствия такой бурной жизни имеют место, поэтому я и здесь. Скорее всего…
Наконец, подошла моя очередь, я прошел в кабинет, который своей обстановкой совсем не походил на современные офисы современных клиник - скорее, наоборот. Не слишком броская, но уютная мебель из какой-то светлой породы дерева: большой стол, слева от стола - книжный шкаф, стулья на изящных ножках и с изогнутыми спинками, и так далее. Доктор как-то назвал этот стиль “бидермейером” – ему виднее.

- Привет, док, – как обычно поприветствовал я доктора Харрисона.
- Здравствуйте, Томас, – ответил он.
- Ну как, кто-нибудь умер за последнее время? – поинтересовался я.
- Сейчас нам с вами не до шуток, Том - сказал мистер Харрисон.
- Да? И сколько мне осталось? – я состроил серьезную мину.
Доктор какое-то время смотрел на меня, в его тяжелом взгляде читалась бесконечная усталость.
- Примерно - двадцать четыре часа, - тихо произнес он.
Я рассмеялся.
- Вы, кажется, сказали, что сейчас не до шуток.
- Это так. Том… у вас… мы обнаружили у вас опухоль мозга. Томография показала…
- Стоп, стоп, стоп, мистер Харрисон. Я рад, что у вас в коей - то веки образовалось хорошее настроение, вы сыплете шутками – это прекрасно, но ваш черный юмор мне сейчас, как собаке пятое колесо. Ночь выдалась насыщенная, а утро - просто кошмар. Мне бы сейчас валяться в постели, а вы мне тут…

- Том, у вас этим утром были головные боли, тошнота, физические дисфункции?

- Конечно! Я же вам говорю – вчера мы так…
- То, что вы делали вчера, не имеет к нашему разговору никакого отношения!
- Черт подери, ну да, что-то такое было. Но посудите сами – это же не те симптомы, которые говорят об опухоли мозга!
-В том то и дело, что если и говорят, то, скорее, о начальной стадии. Однако у вас крайне запущенная стадия этой болезни… я даже не знаю, как объяснить… в такую ситуацию я просто еще не попадал.
- А я тем более. Не томите! – мне стало это надоедать. Что за бред?!
Док пристально посмотрел на меня и сказал:
- Хорошо, давайте на чистоту. У вас весьма редкий случай: в то время как у большинства людей, страдающих этой болезнью, развитие опухоли сопровождается очаговыми симптомами, такими как нарушения психики, речи, зрения, ухудшение памяти, параличи, и так далее, в зависимости от зоны поражения…
Я поморщился, представив это все у одного человека.
-… то у вас все эти симптомы напрочь отсутствуют. Отчасти, это можно объяснить тем, что локализация вашей опухоли находится в функционально малозначимой зоне мозга, поэтому вы обошлись без физических нарушений, но даже общемозговые симптомы у вас выражены в крайне легкой форме, почти незаметной – тошнота, головные боли, и все.
- Док, я же не на медицинском учусь! – напомнил я.
- Томография показала, что вы умираете, Том, - доктор повысил голос. – У вас быстрорастущая опухоль мозга, причем в финальной стадии. Вы сейчас вполне могли бы находиться в коме, но вы, как ни странно, выглядите и чувствуете себя практически здоровым!
- Вот именно! Значит, у вас там какая-то ошибка, сбой! Университету, как никак, сто шестьдесят лет – смените, наконец, оборудование! – я решил поддержать тональность доктора.
- Мы тоже сначала были уверены в ошибке, - настойчиво продолжал доктор Харрисон, - поэтому вы несколько дней проходили разные виды диагностирования – все подтвердилось, ошибки нет.
Через несколько секунд, оглушенный звоном возникшей тишины, в которой слова доктора стали постепенно приобретать для меня свой истинный смысл, я медленно встал со стула и подошел к окну.
- Том, - голос доктора зазвучал приглушенно и с трудом пробился сквозь оцепенение моего разума, но я не мог ответить.
Трудно сказать, сколько я так простоял. Доктор Харрисон терпеливо ждал. Наконец, я пересилил себя и, не оборачиваясь, спросил:
- Так вы не шутили про двадцать четыре часа?
- Нет, Том. Это, конечно, относительная цифра… Мне очень жаль, но уже ничего нельзя было сделать. Вы поздно обратились. И случай редкий. Болезнь очень сложно было предупредить. Мы можем сейчас положить вас к нам, попробовать сделать операцию, но…
-Но это ничего не даст, - закончил я, отворачиваясь от окна.
- Боюсь, что так. Или приведет к летальному исходу, что скорее всего.
- Но ведь я чувствую себя совершенно здоровым. Почему болезнь не дает о себе знать?
- Я сам не могу этого понять.
После некоторого молчания, доктор виновато добавил:
- Если вы все еще не верите, у нас есть ваши снимки…
- Будьте здоровы, док, - пожелал я и вышел из кабинета.

Я шел на автопилоте. Голова раскалывалась, ног не чувствовал, как и куда иду - не осознавал. В опухшем мозгу воцарилась паника, в которой обрывками витал приговор доктора.
Все произошедшее и услышанное в том кабинете казалось жутким сном, все окружающее меня сейчас – абсолютно ирреальным, будто я попал в другое измерение. Мне перестало хватать воздуха, появилась тошнота. Нужно выбираться отсюда.
При очередном повороте за угол, я чуть было не налетел на “Прыща Грэя”, видимо, в сотый раз посещавшего кабинет дерматолога, который, к слову, можно считать его вторым домом.
-Эй, Том, чего как с цепи сорвался? Как дела? – приветливо произнес он.
Не знаю зачем, но я все же остановился. Грэй, улыбаясь, вопросительно вскинул брови и поднял вверх большой палец.
-Чего улыбаешься, угривый? – спросил я. – Мне жить осталось сутки, а ты мне еще тут пальцем в небо тычешь. Пошел вон!
- Да ты чего?! – бросил он мне вдогонку.
От лицезрения Прыща тошнота усилилась. Перед глазами поплыли круги. Автопилот работал на грани. Еще чуть-чуть и…
Я выбежал из госпиталя. В глаза ударил ослепительный солнечный свет, я начал судорожно вдыхать воздух. Через какое-то время, постепенно приходя в себя, я снова стал ощущать себя частью реального мира. И сейчас мне казалось, что этот мир издевается надо мной: все озарено лучами солнца, которое Туманный Альбион видел впервые за две недели, и это именно сейчас! Все та же бесконечная симфония городских звуков, пульсаций, ритмов. Тот же стремительный темп. Ничего не изменилось, и ничего не изменится в этом городе, в то время как вся моя жизнь рухнула в пропасть отчаяния, смятения и страха.
“Здесь какая-то ошибка” – лихорадочно думал я. – “Так не должно быть. Мне нужно что-то сделать, кому-то позвонить – родным, друзьям, кому - угодно, лишь бы кто-то сказал, что все это бред, что доктор, старый дурак, всего лишь перепутал похмелье с опухолью мозга, что я могу все благополучно забыть и продолжать жить как прежде”.

Визг колесных шин…
Я обнаружил себя стоящим почти на середине шоссе, вокруг царила какофония человеческих голосов вперемешку с автомобильным гудением, в полушаге от меня – какая-то красная легковушка. Рассеянно озираясь, я впал в ступор и не мог сдвинуться с места. Забавно умереть под колесами автомобиля, когда тебе и так остается жить всего ничего. Определенно, слишком много потрясений для одного дня…
- Чего застыл, кретин? Уйди с дороги!
- Давай, шевелись.
Кто-то сзади схватил меня под локти и затащил обратно на тротуар.
-Тебе что, жить надоело, приятель?
- Нет, мне не надоело жить, - сказал я, даже не пытаясь взглянуть на адресата своих слов, и медленно пошел к переходу.
Оказавшись на другой стороне, встала задача отыскать телефонную будку: нужно срочно позвонить домой.
“Нет, по телефону такие вещи не обсуждаются. Нужно ехать, ехать домой. А что дома? Чем мне помогут дома? Ничем. Начнется паника, сопли, рыдания матери, негодование отца, словом - трата времени и действие на нервы. Но что тогда?”
Нет, не могу думать! Я остановился, огляделся: вокруг сновали люди с безразличными лицами.
“Как вы можете куда-то идти, думать о своих проблемах, строить свои планы, когда человек рядом с вами умирает?”
Я бросил взгляд на витрину магазина и увидел там этого умирающего человека, с безумным выражением лица и бегающими глазами.
“Удивительно, с какой легкостью страх перед смертью меняет облик человека. Его и человеческим то становится трудно назвать”, - эта мысль была как пощечина. Я сделал глубокий вдох, пригладил волосы.
Отведя глаза от своего отражения, взглянул на вывеску и мигом скользнул в помещение.
- Кофе… крепкий, - попросил я, садясь за маленький столик.
- Том, что с тобой? – слышу женский голос.
За стойкой стояла знакомая мне девушка по имени Молли (подходящее имя для официантки).
Только сейчас до меня дошло, что это именно та маленькая кафешка, в которой мы с Лаурой так часто проводим ленч. Черт, почему мне не подвернулся бар?!
- Привет, Молли, как дела?
- У меня то все как всегда, а вот у тебя явно что-то стряслось. На тебе лица нет. Что случилось?
- Ты хочешь, чтобы я тебе рассказал?
- Конечно!
- А я, Молли, хочу кофе. И как можно быстрее. Не до разговоров сейчас.
Девушка с удивлением посмотрела на меня, обиженно пожала плечами и направилась к кофейному аппарату.
Через минуту доставили столь необходимый напиток, и я, не обращая внимания на колючие взгляды, посылаемые мне обидевшейся по гроб жизни официанткой, залпом выпил маленькую кружечку. Кофе был нарочито крепким.
“То, что надо, хоть и дрянь полнейшая” – подумал я, и подмигнул Молли.
Я почувствовал, как закололо ладони, тепло стало разливаться по всему телу, мозг, наконец, начинал работать адекватно.
Сейчас необходимо спокойно подумать, нужно найти решение. Домой ехать бесполезно, значит, можно попробовать съездить в другую больницу. Например, в госпиталь “Гая и святого Томаса”. Но что толку? Больница Вестминстерского университета едва ли уступает святому Томасу, доктор Харрис, если подумать, один из лучших специалистов в своей области, а вовсе не старый дурак; я два дня проходил всевозможные виды диагностики, что почти полностью исключает ошибку. И сейчас лишь потрачу время, очень много драгоценного времени, ибо если диагноз верен, то за одни сутки все равно невозможно ничего изменить… и Святой Томас никак не поможет своему тезке. А Гай уж тем более.
Если же я переживу завтрашний день, тогда и буду думать о том, что же все - таки происходит в моем мозгу, как вообще жить дальше… и стоит ли, в частности, взгреть доктора Харрисона за причиненные неудобства.
В кафе, помимо меня, сидел пожилой человек, в шляпе и очках - по размеру последних можно было заключить, что если сейчас их у него отнять, он превратится в абсолютно беспомощного младенца, не сумеющего отличить чашку кофе от бутерброда. Старик методично выполнял несколько действий: чуть приподнимал дрожащую в его руке чашечку, склонялся к ней, несколько раз моргал, с оглушающим шумом прихлебывал, после чего, чмокнув губами ровно два раза (!), ставил ее обратно на стол и принимался протирать запотевшие очки.
“Как заведенный работает” - подумал я, понаблюдав за ним несколько минут. Можно сойти с ума, если посмотреть чуть дольше – казалось, что чашечка никогда не опустеет.
Я перестал разглядывать почтенного джентльмена, вспомнив, что это, все - таки, не очень прилично.
У меня уже был план. Я не из тех, кто исступленно бьется головой о сплошную бетонную стену. Тем более что голова с опухолью.
Я попросил еще одну чашку кофе, выпил ее, расплатился, вышел на улицу и направился искать телефонный автомат. Метров через сто мне таки повстречалась красная искомая будка - я бросил в автомат монету и набрал номер.
- Доктора Харрисона, пожалуйста.
- Простите, у него прием, – ответили на том конце провода.
- Все равно, передайте ему, что это Томас Гринт. Срочное дело.
Мне предложили минуту подождать. Я стоял и рассматривал таксофонные “киперы” – маленькие черные ящички, снизу от таксофона, - и думать, существует ли гуманный способ извлечь оттуда мелочь.
- Здравствуйте, Томас, что я могу для вас сделать? – послышался голос доктора.
- И я вам желаю здравствовать, док, - сказал я. – Я просто хотел спросить – уверены ли вы?
Ответом мне был тяжелой вздох.
- Да, Том, и вы не представляете, как бы мне хотелось, что бы все это было ошибкой, но…
- Вы кому-нибудь уже говорили?
- Нет.
- Тогда у меня просьба – никому ни слова. Ни родным, ни близким, ни преподавателям, никому вообще. Это вы можете сделать?
- Разумеется! Я и не собирался никому говорить, да и…
- Спасибо, док. Я бы с вами еще поболтал, но у меня мало времени.
Я повесил трубку и направился к метро.

Century · Сообщение **Century** » 23 ноя 2006 23:44

Я шел на автопилоте. Голова раскалывалась, ног не чувствовал, как и куда иду - не осознавал. В опухшем мозгу воцарилась паника, в которой обрывками витал приговор доктора.
Все произошедшее и услышанное в том кабинете казалось жутким сном, все окружающее меня сейчас – абсолютно ирреальным, будто я попал в другое измерение. Мне перестало хватать воздуха, появилась тошнота. Нужно выбираться отсюда.
При очередном повороте за угол, я чуть было не налетел на “Прыща Грэя”, видимо, в сотый раз посещавшего кабинет дерматолога, который уже можно считать его вторым домом.
-Эй, Том, чего как с цепи сорвался? Как дела? – приветливо произнес он.
Не знаю зачем, но я все же остановился. Грэй, улыбаясь, вопросительно вскинул брови и поднял вверх большой палец.
-Чего улыбаешься, угривый? – спросил я. – Мне жить осталось сутки, а ты мне еще тут пальцем в небо тычешь. Пошел вон!
- Да ты чего?! – бросил он мне вдогонку.
От лицезрения Прыща тошнота усилилась. Перед глазами поплыли круги. Автопилот работал на грани. Еще чуть-чуть и…
Я выбежал из госпиталя. В глаза ударил ослепительный солнечный свет, я начал судорожно вдыхать воздух. Через какое-то время, постепенно приходя в себя, я снова стал ощущать себя частью реального мира. И сейчас мне казалось, что этот мир издевается надо мной: все озарено лучами солнца, которое Туманный Альбион видел впервые за две недели, и это именно сейчас! Все та же бесконечная симфония городских звуков, пульсаций, ритмов. Тот же стремительный темп. Ничего не изменилось, и ничего не изменится в этом городе, в то время как вся моя жизнь рухнула в пропасть отчаяния, смятения и страха.
“Здесь какая-то ошибка” – лихорадочно думал я. – “Так не должно быть. Мне нужно что-то сделать, кому-то позвонить – родным, друзьям, кому - угодно, лишь бы кто-то сказал, что все это бред, что доктор, старый дурак, всего лишь перепутал похмелье с опухолью мозга, что я могу все благополучно забыть и продолжать жить как прежде”.

Визг колесных шин…
Я обнаружил себя стоящим почти на середине шоссе, вокруг царила какофония человеческих голосов вперемешку с гудением автомобильных сигналов, в пятнадцати сантиметрах от меня – какая-то красная иномарка. Рассеянно озираясь, я впал в ступор и не мог сдвинуться с места. Забавно умереть под колесами автомобиля, когда тебе и так остается жить всего ничего. Определенно, слишком много потрясений для одного дня…
- Чего застыл, кретин? Уйди с дороги!
- Давай, шевелись.
Кто-то сзади схватил меня под локти и затащил обратно на тротуар.
-Тебе что, жить надоело, приятель?
- Нет, мне не надоело жить, - сказал я, даже не пытаясь взглянуть на адресата своих слов, и медленно пошел к переходу.
Оказавшись на другой стороне, встала задача отыскать телефонную будку: нужно срочно позвонить домой.
“Нет, по телефону такие вещи не обсуждаются. Нужно ехать, ехать домой. А что дома? Чем мне помогут дома? Ничем. Начнется паника, сопли, рыдания матери, негодование отца, словом - трата времени и действие на нервы. Но что тогда?”
Нет, не могу думать! Я остановился, огляделся: вокруг сновали люди с безразличными лицами.
“Как вы можете куда-то идти, думать о своих проблемах, строить свои планы, когда человек рядом с вами умирает?”
Я бросил взгляд на витрину магазина и увидел там этого умирающего человека, с безумным выражением лица и бегающими глазами.
“Удивительно, с какой легкостью страх перед смертью меняет облик человека. Его и человеческим то становится трудно назвать”, - эта мысль была как пощечина. Я сделал глубокий вдох, пригладил волосы.
Отведя глаза от своего отражения, взглянул на вывеску и мигом скользнул в помещение.
- Кофе… крепкий, - попросил я, садясь за маленький столик.
- Том, что с тобой? – слышу женский голос.
За стойкой стояла знакомая мне девушка по имени Молли (подходящее имя для официантки).
Только сейчас до меня дошло, что это именно та маленькая кафешка, в которой мы с Лаурой так часто проводим ленч. Черт, почему мне не подвернулся бар?!
- Привет, Молли, как дела?
- У меня то все как всегда, а вот у тебя явно что-то стряслось. На тебе лица нет. Что случилось?
- Ты хочешь, чтобы я тебе рассказал?
- Конечно!
- А я, Молли, хочу кофе. И как можно быстрее. Не до разговоров сейчас.
Девушка с удивлением посмотрела на меня, обиженно пожала плечами и направилась к кофейному аппарату.
Через минуту доставили столь необходимый напиток, и я, не обращая внимания на колючие взгляды, посылаемые мне обидевшейся по гроб жизни официанткой, залпом выпил маленькую кружечку. Кофе был нарочито крепким.
“То, что надо, хоть и дрянь полнейшая” – подумал я, и подмигнул Молли.
Я почувствовал, как закололо ладони, тепло стало разливаться по всему телу, мозг, наконец, начинал работать адекватно.
Сейчас необходимо спокойно подумать, нужно найти решение. Домой ехать бесполезно, значит, можно попробовать съездить в другую больницу. Например, в госпиталь “Гая и святого Томаса”. Но что толку? Больница Вестминстерского университета едва ли уступает святому Томасу, доктор Харрис, если подумать, один из лучших специалистов в своей области, а вовсе не старый дурак; я два дня проходил всевозможные виды диагностики, что почти полностью исключает ошибку. И сейчас лишь потрачу время, очень много драгоценного времени, ибо если диагноз верен, то за одни сутки все равно невозможно ничего изменить… и Святой Томас никак не поможет своему тезке. А Гай уж тем более.
Если же я переживу завтрашний день, тогда и буду думать о том, что же все - таки происходит в моем мозгу, как вообще жить дальше… и стоит ли, в частности, взгреть доктора Харрисона за причиненные неудобства.
В кафе, помимо меня, сидел пожилой человек, в шляпе и очках - по размеру последних можно было заключить, что если сейчас их у него отнять, он превратится в абсолютно беспомощного младенца, не сумеющего отличить чашку кофе от бутерброда. Старик методично выполнял несколько действий: чуть приподнимал дрожащую в его руке чашечку, склонялся к ней, несколько раз моргал, с оглушающим шумом прихлебывал, после чего, чмокнув губами ровно два раза (!), ставил ее обратно на стол, и принимался протирать запотевшие очки.
“Как заведенный работает” - подумал я, понаблюдав за ним несколько минут. Можно сойти с ума, если посмотреть чуть дольше – казалось, что чашечка никогда не опустеет.
Я перестал разглядывать почтенного джентльмена, вспомнив, что это, все - таки, не очень прилично.
У меня уже был план. Я не из тех, кто исступленно бьется головой о сплошную бетонную стену. Тем более что голова с опухолью.
Я попросил еще одну чашку кофе, выпил ее, расплатился, вышел на улицу и направился искать телефонный автомат. Метров через сто мне таки повстречалась искомая красная будка - я бросил в автомат монету и набрал номер.
- Доктора Харрисона, пожалуйста.
- Простите, у него прием, – ответили на том конце провода.
- Все равно, передайте ему, что это Томас Гринт. Срочное дело.
Мне предложили минуту подождать. Я стал рассматривать таксофонные “киперы” – маленькие черные ящички, снизу от таксофона, - и думать, существует ли гуманный способ извлечь оттуда мелочь.
- Здравствуйте, Томас, что я могу для вас сделать? – послышался голос доктора.
- И я вам желаю здравствовать, док, - сказал я. – Я просто хотел спросить – уверены ли вы?
Мистер Харрисона тяжело вздохнул.
- Да, Том, и вы не представляете, как бы мне хотелось, что бы все это было ошибкой, но…
- Вы кому-нибудь уже говорили?
- Нет.
- Тогда у меня просьба – никому ни слова. Ни родным, ни близким, ни преподавателям, никому вообще. Это вы можете сделать?
- Разумеется! Я и не собирался никому говорить, да и…
- Спасибо, док. Я бы с вами еще поболтал, но у меня мало времени.
Я повесил трубку и направился к метро.

Century · Сообщение **Century** » 24 ноя 2006 08:35

10.43
Открыв дверь своим ключом, я зашел внутрь, включил свет, снял куртку. Дома, безусловно, была мама – я понял это по характерному копошению на кухне.
- Это ты, Том? - послышалось с кухни.
- Так точно!
- А что так рано? - мама вышла ко мне в прихожую.
- Решил прогулять лекции.
Ее лицо выразило крайнее удивление
- Видишь ли, сегодня мне открылась страшная истина… э… своего рода диагноз, - я старался говорить как можно беззаботнее.
Удивление сменилось беспокойством.
- Который заключается в том, что я – ботаник! Самый что ни на есть! Но ты не пугайся, не падай в обморок – это лечится. Кстати, чуть не забыл, - я достал из внутреннего кармана куртки небольшой букет (если бы вы меня спросили, сколько названий цветов мне известно, внятного ответа вы бы не получили). – Это тебе.
- Боже, какая прелесть! Сегодня праздник какой-то? – она уже побежала в гостиную – ставить букет в вазу.
Если бы я раньше задумывался, сколько радости может доставить женщине маленький букет цветов – дарил бы каждый день.
- Да нет. Но если тебе так нужен праздник, то небольшой повод есть - доктор Харрисон сказал, что я абсолютно здоров. Просто нужно немного укрепиться, съездить отдохнуть куда-нибудь и все такое.
- Ну и славно. Я знала, что все у тебя хорошо.
- Да, у тебя чутье на такие вещи, - улыбнулся я.

Моя комната выглядела так, как я ее оставил - в полнейшем порядке. Среди нашего брата не часто встречаются люди, у которых он в почете, но я один из таких. Природа моей любви к порядку не в личном убеждении, и не в принципе. Просто я готов убить, когда что-то лежит не там, где надо.
“Черт, а ведь хорошая комната”, - думал я. – “Не слишком большая, но в ней все, что нужно. Не каждому удается создать в своей комнате собственный мир”.
Мой мир заключался в очень простых вещах: кровать, книжный шкаф, в дальнем углу стеллаж, в нем музыкальный центр и огромная коллекция старого джаза, рока, и кое-что из классики (безусловно, некоторые вещи Вивальди, Баха, Бетховена и Вагнера дадут сто очков вперед всему роковому жанру в плане драйва и энергетики.) В другом углу стол, на столе компьютер, в компьютере – дело моей жизни, которое я, возможно, не завершу. Над столом висит карикатура: Шекспир, Чосер, Мильтон, Диккенс и Вордсворт стоят рядом и о чем-то горячо спорят. У каждого исключительно свое характерное выражение лица, и эта характерность доведена до забавной преувеличенности.
Я посмотрел на все это безобразие, потом решил переодеться во что-нибудь более веселое. Красная рубашка, белые брюки – просто, но стильно…как мне тогда казалось.
Рядом с телефоном лежала записная книжка. Я открыл ее и начал листать - в памяти мелькали лица старых знакомых, школьных друзей, приятелей, девушек. Почему-то, теперь с каждым из них не было связано ни одного плохого воспоминания. Очень захотелось позвонить лучшему другу школьной поры – Рэндому Риччи. Не даром его зовут Рэндом, (что означает “случайный”) – ветер в голове, и никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту. Этот повеса мог обратить любую ситуацию в повод для отменной шутки. Сейчас это его умение мне бы очень пригодилось. Мы оба бредили литературой, но судьба повела нас разными дорогами. Нынче он в Ливерпуле – учится на юриста.
“Нет, не буду звонить. Всегда становится неприятно, когда понимаешь, насколько изменились некогда знакомые тебе люди, в то время как сам ты остался прежним. Интересно то, что в своих глазах прежними остаемся мы все”.
Я решил позвонить Ей, хотя не был уверен, вернулась ли Она с лекций.
-Алло.
-Привет, ты уже дома?
-Я дома, а ты где?
-И я дома.
-О, отлично. А почему не появился?
- Был у врача. Немного задержался, а потом решил отдохнуть после вчерашнего.
- Хм, на тебя не похоже. Что врач сказал?
- Слушай, давай сегодня встретимся?
- Так и сказал?!
- Это я тебе говорю.
- Том, я не могу. Сегодня семинар, ты забыл? Может, завтра?
- Нет, завтра не могу я!
- Почему? Ты ведь говорил, что свободен. У нас были планы…
- Нет, нет, дорогая, завтра нельзя, все изменилось – я завтра, скорее всего, дам дуба, так что мне нужно увидеть тебя сегодня, – мой голос приобрел умоляющие интонации.
Лаура в ответ только рассмеялась:
- Слушай, ты - псих. Такими вещами не шутят. Ладно, если уж тебе так надо, пропущу семинар. Свято дело – ублажить будущего покойника.
Даже обидно как-то – никто меня не принимает всерьез, в то время как в моем мозгу смертельный механизм ведет обратный отсчет. Вопить будешь, что умираешь, а вокруг тебя только со смеху покатываются: “да брось, приятель, ты нас всех переживешь”.
А вообще, правильно ли я себя повел, что никого не поставил в известность? Не знаю, быть может это глупо, может, был путь к спасению, но я, если честно, в это не верил. Во всяком случае, вместо паники и преждевременного траура по моей персоне, я получаю прекрасную возможность провести незабываемый вечер со своей девушкой.
“Молчание – золото”, - пришел я к выводу.
- Умница! Тогда я подъеду за тобой в шесть.
- Подъедешь? На чем?
- На Роллс-ройсе, конечно!
Она снова засмеялась, мы попрощались.
Я наведался в отцовский кабинет, а уже через три минуты был готов отбыть - планы обширные.
Мама вышла в прихожую и, заметив, что я стал собираться, спросила:
- Уже уходишь?
- Да, пойду прошвырнусь где-нибудь.
- К ужину будешь?
- Нет, мамуль, я с Лаурой…
- Понятно. Привет ей.
Она поцеловала меня в щеку, как всегда поправила мне воротник пальто, который завернулся вовнутрь, и сказала:
- Ну, иди.
- Пока, мам.
- Пока, дорогой.
Легче было бы навсегда распрощаться со всем этим миром…

Century · Сообщение **Century** » 25 ноя 2006 12:26

11. 38
Я вышел из дома и отправился к очередной телефонной будке, в которой мне предстояло зависнуть на некоторое время, дабы решить все свои вопросы.
Сперва я позвонил в гостиницу. Затем больших усилий стоило найти автопрокат, который располагал нужным автомобилем. “ Что ж, Роллс-Ройс Фантом – не худшее, что могло со мной случиться сегодня.
Я уже собирался сделать последний звонок, как послышался робкий стук в дверцу.
Обернувшись, увидел две расплывшиеся от прислонения к стеклу физиономии. Одна рыжая, а другая в шапочке набекрень и с солидным “пробелом” в передних зубах. Оба приветливо улыбались.
- Эй, браток, подкинь деньжат на глоток, - прохрипел рыжий.
- Откуда вы такие нарисовались – не сотрешь. Средь бела дня.…Куда Бобби смотрят? – спросил я.
- Бобби нам по барабану, нам пивко не по карману, - продолжал свои жалостливые экспромты рыжий.
- Профто мы спились, немнофко не побрились, - вторил беззубый.
- Не серчай, браток, выручай!
- Ладно, ладно.
Трудно было отказать этим “мастерам” малой формы. Тем более, в свете последних событий…
Я протянул каждому забулдыге по пятьдесят фунтов, отчего те, казалось, даже на мгновение протрезвели.
- Ты что, охренел?!
- Совсем осатанел?!
- Что вам не нравится? Берите - не кусается, - пришлось поддержать стиль беседы. - Могу и забрать обратно, балбесы, - добавил я.
Балбесы отскочили, как ошпаренные.
- Нет-нет, сударь, фсе ф порядке.
- Премного благодарны, ваше благородие, будем за вас молиться.
- А что это вы на прозу перешли, господа? Непорядок.
Те в ответ лишь заискивающе улыбались и в нелепых поклонах пятились к переулку, из которого, видимо, и явились.

Забавные ребята… однако, мой день грозит быть гораздо насыщенней, чем их жалкие жизни вместе взятые.
Последний звонок был адресован отцу. Сейчас я бы даже не прочь с ним встретиться, несмотря на натянутость наших отношений, но он все равно бы не согласился. Есть вещи поважнее: работа, карьера, успех, деньги. Сказать правду – значит быть высмеянным и посланным куда подальше. Поэтому я решил ограничиться разговором по телефону.
- Добрый день. Ричарда Гринта, пожалуйста.
- У него совещание. Кто спрашивает?
- Его сын.
-Подождите минутку.
Уже через несколько секунд бархатный голосок секретарши сменился сухим баритоном:
- Да, Том, что случилось?
- Э, слушай, извини, что тебя отрываю от дел. Но… мне нужно сказать тебе кое-что важное. В общем… не знаю даже, с чего начать.
- Не томи.
- Короче говоря, я взял у тебя пару штук из сейфа.
- Что?!
- Точнее, пять. Пять штук.
- Ты совсем спятил – верни их на место! Том, ты меня знаешь...
- Нет-нет, постой, есть еще кое-что.
- Если ты кого-то убил, то это мелочь!
- Нет. Я просто хотел сказать, что люблю тебя, пап, несмотря на то, что ты иногда бываешь порядочным засранцем. И почаще дари маме цветы – она это любит, – я повесил трубку и воровато побежал к метро, на своей шкуре ощущая, как сейчас неистовствует отец. Теперь, если я не умру своей смертью, завтра на тот свет меня отправит он.

Century · Сообщение **Century** » 26 ноя 2006 11:25

Попытка создать познавательно-интеллектуальную главу.

13.12
Я находился в центральном районе Лондона – в Вестминстере. Больше скажу – в самом Вестминстерском аббатстве. Забрав машину, первым делом я решил направиться именно сюда.
Почти тысячу лет эта национальная английская святыня находилась в процессе становления своего облика, начиная с десятого века, и лишь Ричард второй прекратил бесконечные мучения бедного аббатства.
Здание вобрало в себя черты разных эпох, впитало многовековую историю Англии, видоизменялось, совершенствовалось, но всегда сохраняло свое непоколебимое величие. На протяжении столетий здесь короновались и венчались монархи, здесь же они находили вечное упокоение. Усыпальница Ньютона и Дарвина, Теккерея и Бернса, Мильтона и Чосера, Диккенса и Шекспира, Генделя и Перселла, Дизраэли и Чемберлена.
Под сводами одного исполинского сооружения собралась вся элитная тусовка английских гениев, и от одной мысли об этом захватывает дух.
Из всех святых мест особенно святым для меня был “уголок поэтов”. Я стоял у памятника Шекспира, гения английской литературы, и единственного великого англичанина, похороненного за пределами аббатства, в церкви города Стратфорд.
Мой старый друг, наставник, учитель. Видит Бог – если бы я мог забрать с собой одну вещь, ею было бы собрание сочинений Шекспира.
- Не этому человеку должен стоять здесь памятник.
Я обернулся: справа и чуть позади от меня находился седовласый человек, в очках на длинном горбатом носу. Его взгляд уже внушал уважение. Он с легкой улыбкой, но без особого интереса рассматривал памятник поэту.
- Что вы имеете в виду?
- Мне кажется, вы очень любите Шекспира. Я тоже, но не того, что изображен здесь.
- А, вы один из этих “Антишекспиристов”, - несколько грубовато сказал я.
Пожилой джентльмен продолжал улыбаться:
- Вы говорите так, будто это ересь.
- А что же еще? Только из-за ограниченности достоверных данных о жизни поэта, такие, как вы начали фантазировать и строить умопомрачительные догадки о “подлинном авторстве” шекспировских произведений. И от всех этих теорий веет высокомерным пренебрежением: мол, сын ремесленника, отучившегося в какой-то там стратфордской грамматической школе, не мог творить произведения вселенского масштаба. Вы не верите в гений человека, думаете, он не способен превозмочь свой социальный статус и прийти к свету, – отчеканил я. Как часто мне приходилось выступать с подобными монологами…

Не ожидал, что эта пройденная тема опять так меня взволнует – я почувствовал, что перешел границу вежливости. Однако мой собеседник и не думал обижаться - казалось, он предвкушает радость от предстоящей полемики.
- А что вам известно о завещании Шекспира?
Я мысленно улыбнулся: вполне ожидаемый ход. Тема, в которой я очень хорошо подкован.
- Достаточно знаю, - с вызовом произнес я.
- Тогда вам наверняка известно, что в завещании были указаны всякие мелочи: вилки, ложки, кровать для жены, мелкие деньги для друзей-актеров, и так далее, но ни слова о книгах и рукописях. Более того, завещание было написано косноязычно и, судя по всему, малограмотным человеком, который с трудом выводил даже свою подпись.
-Ну, тема очень спорная. Что касается книг – они вполне могли быть указаны в отдельном, ныне не найденном документе. Рукописи, скорее всего, принадлежали Лондонскому театру, в котором играл Шекспир, ну а почерк… в то время было модно писать коряво – красивый почерк для писарей, не так ли? А может, у него рука дрожала – завещание писалось за месяц до смерти.
Старик явно был приятно удивлен тем, что я смог мало-мальски достойно поддержать такую беседу.
- Неплохо, молодой человек, но все-таки это был не Шекспир.
Я улыбнулся – почему-то, этот человек к себе располагал.
- Чтобы меня убедить, нужны очень веские аргументы, сэр.
- Ну, вот представьте: в середине шестнадцатого века, в городе Страдфорд, рождается некий Уильям Шекспир, будущий гений, сын ремесленника. Юность его проходит в этом городе, он заканчивает обычную стрэтфордскую грамматическую школу - довольно средненькое образование, не так ли? В то же время, его (или не его) произведения говорят о том, что написал их человек, обладающий поразительным интеллектом, знавший множество языков и огромное количество литературных произведений разных эпох; не понаслышке знакомый с городами Франции, и особенно Италии, - заметьте, нигде не зафиксировано, что Шекспир когда-либо покидал Лондон, - словом, не было такой сферы человеческой деятельности, которую бы он не затронул в своих произведениях. Ну откуда у Шекспира могли взяться подобные знания? Гениальность – это замечательно, но без достойного образования от нее мало проку!
- А теперь представьте себе такую картину, - продолжал он – Ныне подсчитан словарь Шекспира, который составляет около двадцати тысяч слов! Почти вдвое больше, чем у самых одаренных его современников. Это же невиданное дело! Еще и ввел в английский язык свыше трех тысяч!
Пожилой человек замолчал, ожидая от меня какой-то реакции, но я не спешил что-либо сказать, обдумывая услышанное.
- Но кто же тогда, по-вашему? – наконец, нарушил я молчание.
- О, это тема бесконечно интересная. Существует свыше пятидесяти кандидатов на роль автора. В том числе, рассматриваются и совместные варианты, но я, если честно, склоняюсь к графу и графине Рэтленд. Граф проявлял большой интерес к театру и удивительные способности к языкам, был всесторонне развитым человеком, и обладал несомненным поэтическим даром. А супруга была дочерью известного в то время поэта. В тысяча шестьсот двенадцатом году Рэтленд умирает, через две недели кончает жизнь [Слово запрещено роскомнадзором] его супруга, а в следующем году Шекспир, покончив со всеми делами в Лондоне и уступив кому-то свое место в театре слуг ее величества, покидает Лондон, возвращается в Страдфорд и больше не пишет.
В этот момент к моему собеседнику подбежал маленький мальчик и начал дергать его за рукав пиджака:
- Деда, ну пойдем отсюда, мне скучно.
- Да, действительно, нас уже заждались, Филипп, сейчас идем, - сказал он внуку, и обратился уже ко мне, - решил сводить внука сюда на его шестилетие.
- Наверное, лучшего подарка он и представить не мог, - сказал я, глядя на мальчика, неустанно дергающего своего деда за рукав и приговаривающего: “Ну…ну…ну, пойдем отсюда…деда…ну…деда…”
- Это да… ну что ж, молодой человек, я очень рад нашей встречи и нашей беседе, но мы с Филиппом должны откланяться (Филипп издал радостный писк). Однако же, молодежь не так безнадежна, как я думал, - добавил он. - Вас ждет большое будущее! Всего хорошего.

Выходя из аббатства, я не разделял оптимизма профессора, коим он, наверняка, являлся. Более того, я чувствовал себя безгранично обманутым – Шекспир, Рэтленды…какого черта?! Неужели так трудно было оставить меня в счастливом неведении и не разбивать мои ценности в пух и прах? Почему было не оставить меня “С Широко Закрытыми Глазами”, десятки раз пробегавшими по бесценным страницам вечных творений Уильяма Шекспира – актера, гениального поэта и сына ремесленника? Чертов древний старик!
Ничего, когда окажусь там, заставлю их все мне объяснить, - подумал я, и эта мысль меня слегка успокоила.

Century · Сообщение **Century** » 27 ноя 2006 18:01

14.37
Многие наивно верят, что наша жизнь находится в наших руках, мы в силах исправить все и повлиять на что угодно.
Мне никогда не была присуща эта смесь романтики с максимализмом.
От нас зависит примерно та часть нашей жизни, ровно которую мы сами составляем в этом мире, то есть очень и очень небольшая. В остальном же – хитросплетения человеческих помыслов и поступков, которые, так или иначе, влияют на нашу жизнь. Цепи случайностей, порой сковывающие по рукам и ногам, преодолеть которые в состоянии лишь самый стойкий, или самый везучий человек.
Это Течение жизни можно лишь слегка направлять, но управлять им никому не под силу. Есть люди, которых Течение выносит не туда, куда бы им хотелось. Есть люди, которых оно жестоко разбивает о скалы, а кто-то обречен на бесконечный водоворот несбывшихся надежд.
Так думал я, сидя у стойки свого любимого паба “старое чудо”, пока мои размышления не нарушил человек, уже давно сидящий рядом и чем-то загружающий толстого бармена Сэма (выражение лица которого красноречиво говорило: “мама, роди меня обратно”), но почему-то вдруг решивший переключить свое внимание на меня.
- Эй, сынок, у тебя такой вид, будто ты собираешься надраться до моего состояния.
- Нет, просто накачу слегка – у меня еще куча дел сегодня.
- Куча дел… - задумчиво протянул незнакомец. – А вот у меня никаких гребаных дел: я свою черную работенку уже сделал.
- Людей стреляете, папаша?
- Нет, критику навожу. В газетенке одной вшивой.
- Не люблю я критиков, - понятно, что виски выпито - пошла беседа. Так и до мордобоя рукой подать.
- Я тоже. Терпеть не могу, чтоб они скисли!
“Спелись”, - прокомментировал бармен Сэм, только и успевая подливать виски критику. Свой стакан каждый раз приходилось настойчиво прикрывать ладонью.
- А что критикуете – то?
- Да в основном всякое дерьмо. Хотя, иногда и вполне приличные вещи приходится обкладывать.
- А без обкладываний никак?
-Нет, ты что? Тогда сразу пня под зад, и дуй себе на пособие по безработице. Хотя, может это и лучше… а все – таки, почему ты не любишь критиков?
- Потому что нужно знать свое место и вес своему слову, которые, на мой взгляд, определяются, прежде всего, твоими поступками и заслугами в этой жизни. Критики в этом смысле доверия не вызывают.
- Ты максималист, парень. Критика помогает людям без вкуса разобраться…
- Критика не дает людям без вкуса развить собственный вкус и собственное мнение. Каждый должен сам выбирать, что ему нравится, а что нет. Ваша работа – подменять чужие взгляды своими, или давать их напрокат людям без собственного мнения.
Мужик усмехнулся и опрокинул в себя еще один стакан виски.
- Вот ты такой умный, а сам ведь баллоны катишь почем зря, хотя бы и на критиков. Чем ты заслужил такое право?
- Разница в том, что я свое мнение не навязываю и денег за него не беру.
Критик на несколько секунд задумался, а потом сказал:
- Знаешь, а мне вообще плевать. Я зарабатываю на хлеб, и все.
- Чего ж вы тогда напиваетесь? Может, испоганили кому-то жизнь, осознали это подсознанием - и вот вы здесь.
Ответа не последовало.
- Мне вообще-то тоже плевать, я скоро отброшу коньки, а вы при этом можете критиковать меня хоть до посинения, - добавил я.
- Собрался преставиться? – оживился критик, явно обрадовавшись смене темы разговора.
- Ага.
- Не уважаю я [Слово запрещено роскомнадзором], сынок…хрень это. Ты еще молодой - забудь про нее, мало ли девок хороших вокруг…
- А кто говорил про [Слово запрещено роскомнадзором]? Проказа у меня, папаша. Тело уже на куски разваливается, хорошо хоть до рожи пока не дошло, так что буду зажигать, пока башка не отвалится.
- Ты че, твою мать, серьезно?!
- Да какие уж тут шутки…
- А Сэм знает, что в его баре…
- Да ясный пень. У Сэма у самого СПИД, так что ему до лампочки. У нас тут у всех что-то такое есть. Вот вы, лично, от какой гадости страдаете? Не зря ж вы пришли в такое место…
Трезвый и разумный человек моментально просек бы, что его прикалывают, но критик был не таков…
-Сэм, прости, но этого покупателя ты здесь больше не встретишь, - сказал я, провожая взглядом стремительно покидающего бар критика.
- Тебя тоже никто больше не встретит, если еще раз ляпнешь тут про СПИД и про всякое такое дерьмо. Хотя, от этого парня у меня уже уши подвяли. Еще стаканчик?
- Да нет, Сэм, спасибо. Пожалуй, хватит.
Я расплатился, распрощался с толстым барменом и вышел на улицу.

Century · Сообщение **Century** » 28 ноя 2006 17:37

Жаль, что никто не комментирует - мне бы это помогло понять суть вещей

Century · Сообщение **Century** » 19 дек 2006 01:53

15.02
Скучно! Еще бы, ведь я сидел в машине. Я тупо сидел в гребаном Роллс-ройсе и смотрел на часы, следя за тем, как секунды, превращаясь в минуты, стремительно уходят в вечность. И их не вернуть…
От этой мысли меня охватила паника не меньшая, чем утром, когда я узнал свой диагноз.
Нужно что-то делать - время уходит, а идей никаких, фантазия отсутствует. Или наоборот – можно сделать столько всего, что остановиться на чем-то одном не представляется возможным. Нет ничего такого, что могло быть достойным места в расписании моего Последнего Дня.
Тем не менее, до встречи с Лаурой оставалось еще три часа, и не гоже просидеть все это время в машине, размышляя, как бы его потратить, поэтому я решил плясать от простого и сделать первое, что придет на ум.
Закрыв глаза, я с присущей мне легкостью избавился от всех мыслей, досчитал до десяти, при этом чуть было не уснув…
И вдруг, со скоростью самурайского меча промелькнула мысль – массаж! Японский массаж! Пусть меня разомнут!
Я вышел из машины, чтобы позвонить приятелю из университета, - большому поклоннику всего японского, - и узнать адрес (вообще, мобильного телефона у меня не было, так как я где-то услышал, что он способствует развитию рака – сейчас, конечно, это казалось просто нелепым).
- На перекрестке Хауэр-стрит и Юстон-роуд. Увидишь вывеску с японскими каракулями – дуй туда.
- Ясно.
-Что, решил втянуться? Правильно, наш человек! Скоро на лекции будешь в кимоно приходить, а питаться только с помощью палочек.
- Удобней еду через нос всасывать, чем есть твоими палочками, Шон. Ладно, спасибо за адрес, - сказал я и повесил трубку.
Через полчаса, подъехав к указанному перекрестку, я действительно увидел вывеску и неприметный вход, за которым находилось помещение, обустроенное, судя по всему, в традиционном японском стиле: в каждую комнату вели раздвижные перегородки, на бумажных стенах были выведены иероглифы и живописные японские пейзажи. Рассматривая интерьер, я не заметил, как ко мне подошла женщина средних лет, представившаяся “хозяйкой заведения”.
Из предложенного ряда массажных услуг, я выбрал, как показалось, наиболее экзотичную – японский массаж ногами.
- По мне будут ходить?
- Грубо говоря, да, Тацумото-сан.
- Отлично!
Я прошел в комнату, сел на кушетку и стал ждать.
Через минуту появилась невысокая симпатичная девушка. Я всегда думал, что азиатских женщин сложно считать красивыми в европейском понимании. Однако, большинству из них присуща такая бездна обаяния, что им может позавидовать любая европейская пигалица.
Вот и эта девушка не была исключением. Она учтиво поклонилась, я этого ожидал, и незамедлительно ответил тем же.
- Пожалуйста, разденьтесь по пояс и ложитесь на живот. Вы в первый раз? Не бойтесь, это совсем не больно.
“Как трогательно - не бойтесь…”
- Я скорее боюсь, что просто вас не почувствую. Вы легки и изящны, как цветок сакуры! – сказал я, стягивая с себя рубашку и ложась на специально застеленный участок пола.
- Это очень мило, Тацумото-сан.
С этими словами она встала мне на спину, которая издала при этом устрашающий хруст.
- Ооой, японская мать! – прокряхтел я.
Первые несколько минут я лежал, и лишь удивлялся тому, на какие звуковые эффекты способен мой позвоночник. Однако, уже через какое-то время стало полегче, даже приятно, и мы с Юки (так звали девушку), не смотря на мое не совсем обычное по отношению к ней положение, очень мило поболтали.
Оказалось, что она родилась в провинции Ниигата, практически на берегу Японского моря, а в тринадцать лет переехала с семьей в Великобританию. Причины этого она мне так и не поведала.
- А давно ты топчешь людям спины?
- Я владею множеством массажных техник. В моей семье, начиная с прапрабабушки, все женщины были массажистками. Хотя, первым костоправом в семье был прапрабабушкин отец. Это семейное, так что я училась с детства.
Примерно на минуту воцарилось молчание, после чего, продолжая переминаться на моей спине, Юки сказала:
- Знаешь, ты какой-то очень напряженный, я это чувствую. Как будто неустанно ждешь чего-то и не можешь расслабиться.
Последующий приступ откровенности я не мог контролировать, с ней мне показалось это ненужным:
- Сегодня я узнал, что мне осталось жить сутки. Завтра умру – опухоль мозга.
Юки медленно опустилась на колени подле меня. Я сел напротив.
- Это правда? Ты не шутишь? – ее выражение лица стало сдержанно обеспокоенным, но не более.
- Это правда.
После короткого молчания, она спросила:
- Если тебе осталось жить меньше суток, то почему ты здесь?
- А где мне, по-твоему, нужно быть?
- Не знаю. Но разве ты не должен сделать что-то особенное, очень важное?
Я усмехнулся.
- Особенное, как оказалось, заключается в очень простых вещах. Если честно, я даже ничего не чувствую. Поначалу, конечно, было страшно. Но сейчас… Может, это такая стадия шока, когда ты даже не можешь воспринимать ситуацию всерьез. Она настолько неестественная, неправильная, глупая. Будь у меня неделя, я бы, наверное, прошел все стадии - паника, гнев и все такое. А сейчас я как – будто продолжаю жить в прежнем ключе. Попытки сделать что-то особенное приводят лишь ко всяким глупостям. Нет, ты не обижайся, просто странно, когда человек при смерти идет на массаж.
- Да, наверное.
- А чтобы ты сделала на моем месте?
- Распорядилась бы о прощальных подарках, - у японцев принято дарить вещи умершего на память его друзьям, знакомым и родственникам - в соответствии с письменным пожеланием, - пояснила она. - Съездила бы к родителям. Пересмотрела бы “Куклы” Китано. В день смерти привела бы себя в порядок и надела лучшее кимоно.
- Быстро ты сориентировалась.
- Я просто представила. В действительности было бы гораздо сложнее… мне очень жаль, что все так получилось. Но ты, главное, помни, что только от тебя зависит, с какими чувствами ты будешь уходить другой мир.
- Ты права. Спасибо, Юки. Массаж был великолепный – я как будто заново родился, только не очень надолго.
- Если хочешь, я могу еще что-нибудь для тебя сделать, - и вправду, готовность была на лицо.
- Нет, спасибо, мне…пора идти, - несколько смущенно ответил я.
- В каком смысле “пора идти”?! – возмутилась она. - Ты ведь не для того придумал историю про опухоль, что бы просто так уйти?
Ничего не ответив, я оделся и направился к “двери”.
- Обувь не забудь.
- Ты действительно со мной бы переспала? – не удержался я, обувая туфли.
- Знаешь, нас тут на такие вещи часто уламывают, но у тебя определенно была очень оригинальная фишка.
- Рад, что ты оценила. Ну, пока.

Century · Сообщение **Century** » 21 дек 2006 11:17

16.30

Массажистка Юки навела меня на дельную мысль – почему бы действительно не подготовиться, не привести себя в порядок и не надеть свое “лучшее кимоно”? У меня оставалось еще полтора часа свободного времени, поэтому для начала я решил посетить парикмахерскую, дабы придать модный беспорядок своим волосам (кстати, при этом сделав парадоксальное открытие – все парикмахеры мужского пола были, почему-то, поголовно лысыми).
Потом купил себе новые дорогие туфли в “битловском” магазине “Эппл”, что на Бейкер-стрит (или улице Шерлока Холмса).
Подъехав ровно в шесть к дому Лауры, я несколько раз посигналил, на что мгновенно отреагировали кусты в саду перед ее домом. Нет, это были не бездомные коты, а всего лишь мистер Брэндон - отец Лауры. У многих успешных бизнесменов есть свои причуды, у этого – садоводство. За годы своей жизни он умудрился выстроить такой отлаженный механизм, что сейчас мог позволить себе беззаботно ползать на карачках, вечно что-то выкапывая, сажая и пересаживая в своем огромном саду, в то время как деньги от его предприятия неизменно продолжали поступать. Когда мы с ним впервые познакомились, то мгновенно нашли нити взаимопонимания, которые заключались в том, что я действительно прекрасно понимал его отношение ко мне, как к очередному парню, “крутящемуся” вокруг его дочери. Он же, в свою очередь, прекрасно понимал, что я лоботряс и разгильдяй, - “безнадежный представитель никчемной британской молодежи”.
- Какого черта ты тут разсигналился? И где ты взял эту машину?!
- Угнал, сэр! Стояла без дела в двух кварталах отсюда.
- В тебе всегда читались бандитские наклонности.
- Может, поэтому я и нравлюсь вашей дочери, как вы считаете?
Приятным сюрпризом оказалось то, что Лаура, знавшая о наших теплых отношениях с ее отцом и, следовательно, старавшаяся не оставлять нас наедине надолго, умудрилась в этот раз собраться вовремя и пресечь неприятную беседу.
Она выскочила из дома, помахала папе ручкой, демонстративно поцеловала меня в губы и прыгнула в машину.
- Завтра вам позвонят, и назовут сумму выкупа за вашу дочь. И лучше вам делать, что велят, если хотите ее еще раз увидеть! – сказал я и дал по газам, оставляя позади все то многое, что кричал вслед отец Лауры.
- Не могу поверить, что ты действительно прикатил на Ролсе! – удивленно воскликнула Лаура.
- А ты думала, я зря воздух сотрясал?
- Если честно, да. Ну ладно, а куда мы направляемся, господин похититель? – улыбнувшись, спросила она.
- Да заброшу тебя в какой-нибудь подвальчик, покуда твой старик не заплатит.
После короткого молчания, все еще задумчиво улыбаясь, Лаура сказала:
- Знаешь, я сегодня поняла, что, оказывается, совсем тебя не знаю.
- У тебя отшибло память? Не проблема, можем познакомиться заново.
- Да нет, я имела ввиду, что ты как-то странно и непредсказуемо себя ведешь.
Я не нашелся, что ответить, поэтому лишь спросил:
- Как ты относишься к ресторанчикам на берегу Темзы?
- Терпимо, - ответила Лаура, хотя блеск ее глаз совершенно не соответствовал сухости ответа.
Если говорить про наши с ней отношения, то они звучат на полутонах. Порой, одного взгляда хватает, чтобы выразить всю гамму чувств, объяснить необъяснимое.
Однако мое ухаживание за Лаурой начиналось довольно странно. Она, например, часто намеренно роняла учебники, давая возможность самому достойному и целеустремленному, преодолев нешуточную конкуренцию, первым их поднять и получить практически уникальную возможность с ней заговорить - Лаура всегда держалась обособленно, самодостаточно и неприступно. Так вот, подобных номеров в ее репертуаре было великое множество, и сколь бы глупым это не казалось, но бои за внимание Лауры иногда бывали довольно жесткими и преисполненными хитрости. В общем, эта девушка действительно сводила, и продолжает сводить многих с ума. И все это продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный момент я не подошел к ней и прямо не сказал, что больше не собираюсь бегать за ней хвостом, и она просто будет моей. Лаура лишь пожала плечами, и с тех пор мы вместе - уже два года.

***
Ресторанчик, как я и ожидал, оказался сугубо романтической направленности. Свечи – в обязательном порядке на каждом столике. Теплая, уютная обстановка дополнялась ласкающим слух шелестом Темзы под окнами. Живая музыка – легкий убаюкивающий джаз. И, разумеется, великолепная “кухня”. Я только тогда осознал, что с самого утра ничего не ел, - кроме виски, - так что нужно было срочно восполнить этот пробел, да так, чтобы рубашка порвалась как минимум в трех местах.
Сделав солидный заказ, мы, а особенно я, принялись за еду. Лаура, видя, что романтические настроения уступили место более низменным потребностям, не стала мне мешать разговорами.
- Прошти, миая, я прошто проодался немного, - промямлил я.
- Ешь, ешь.
И действительно – я ел и ел, однако уже через пятнадцать минут упорного труда на ниве вкусового многообразия, начало появляться чувство, что романтические настроения вновь витают где-то рядом.
Я взглянул на Лауру и, как бы извиняясь, улыбнулся ей, а она улыбнулась мне в ответ.
Решив, что для начала достаточно, мы снова погрузились в свои тарелки с рисом и креветками в традиционных японских приправах. Было видно, что Лаура тоже проголодалась. У нее от природы был неважный аппетит, и, как следствие, прекрасная фигура, так что порой ей приходилось голодать целый день, чтобы не выглядеть белой вороной на подобных мероприятиях.
- Вот! – довольно произнес я через некоторое время, откинувшись на спинку стула. – Пригнись, когда начнут отскакивать пуговицы от рубашки.
Лаура хитро заулыбалась.
- Смотрю на тебя, и диву даюсь, - призналась она, вытирая мне рот салфеткой.
- Я свинья?!
- Ну, это тоже, конечно, но я о другом. Никак не пойму, что на тебя нашло сегодня. Все это так неожиданно. Я даже не знаю, что и думать. Как будешь оправдываться?
- Не пришел сегодня в университет, не увидел там тебя, почувствовал себя неуютно, решил сгладить это недоразумение, – отчеканил я. - Вот и все, клянусь!
Конечно, она не поверила, но решила дальше не допытываться.
- Хвала небу, я уж испугалась, что ты решил сделать мне предложение.
- Как ты могла подумать?! Я оскорблен до самых глубин сердечных!
- Прости, я забылась… - виновато произнесла она.
Обычно, после шуточно - циничных разговоров на тему свадьбы и семейной жизни, к которой мы с Лаурой нисколько не стремились по общим убеждениям, происходила игра: “кто дольше сохранит серьезное выражение лица”. Сегодня сделать это было необычайно просто. Я ощущал, что лишний раз натянуть улыбку на физиономию требует больших эмоциональных затрат, а шутить дается все труднее. Вероятно, опухоль в голове поглотила все веселые клетки.
В образовавшейся тишине из-за рояля поднялся пианист, и объявил безразличной публике, что у коллектива десяти минутный перерыв. Я преувеличенно громко зааплодировал и зычно воскликнул, что это было здорово, и мы ждем их возвращения. За соседними столиками, чей покой я нарушил, сверкнули недовольные взгляды, а пианист с грустной улыбкой пожал плечами, и сошел со сцены к бару.
- Лаура, почему ты все же согласилась со мной встречаться тогда? – спросил я.
- Твоя наглость сразила меня наповал, просто обезоружила, - сказала она и сделала глоток вина.
- А если серьезно? – не унимался я.
- Если серьезно, то я все ждала, когда инь и янь вновь займут свои первоначальные места, в соответствии мужским и женским началам!
- Не понял, - сказал я, действительно не понимая, шутит она, или говорит всерьез.
Лаура глубоко вздохнула, готовясь объяснить непонятливому ребенку элементарную вещь.
- Я просто надеялась, что среди горстки надоедливых прилипал окажется хоть один настоящий мужчина, - с чувством собственного достоинства, - который не станет за мной бегать по пятам, и проявит определенные волевые качества.
- И этим человеком оказался Томас Гринт! - гордо подвел я итог.
- Как ни странно, да. Хотя, на тебя я рассчитывала меньше всего.
- Вот как?
- Да, ты казался очень неуверенным в себе, и, не обижайся, но совсем неинтересным. А на деле выяснилось, что все как раз наоборот. Просто тебя сложно понять с первого взгляда. Такое чувство, будто ты прячешь свою суть за множеством барьеров, которые даже тебе самому бывает трудно преодолеть, а другим и подавно требуется много времени для этого.
- Интересная мысль. Но вот мне другое любопытно - тебе ведь нравилось всеобщее внимание?
- Конечно, нравилось! Но, по правде сказать, это быстро надоедает. Нужен лишь один человек, - тот, на кого можно положиться – вот что главное. И я его встретила, - Лаура легонько дотронулась до моей руки.
Меня посетило какое-то теплое чувство удовлетворения, радости. Осознание собственной значимости - что я все же чего-то стою, не смотря на все упреки отца, недовольство профессоров, презрительность мистера Брэндона. Слова Лауры разом опровергли и вытеснили все это, придав мне уверенности в себе.
- Слушай, а как там твой роман поживает?
- Пока никак – творческий кризис. Исписался…
- Ты же всего две главы написал… - удивилась Лаура.
- Да-да, и такое бывает, - мне совсем не хотелось говорить на эту тему.
- Ты просто слишком с ним носишься. Взвешиваешь каждое слово, сомневаешься, корректируешь, исправляешь. Может, стоит просто сесть и начать, а дальше все само придет?
- Я уважаю лишь то состояние, когда сесть и начать представляется прямо-таки жизненно необходимым. Может, я не прав, но мне кажется, что только тогда на бумагу прольется что-то стоящее.
- А какой смысл тогда вечно корректировать, переправлять? Это же искусственно…
- Стихийный поток вдохновения нуждается в правильном русле. Природа создает камень, но чтобы из него получилось что-то по-настоящему ценное, нужно над ним крепко поработать. Привести в божеский вид, так сказать.
- То есть, вдохновение для тебя – это дар свыше, которого ты просто сидишь и ждешь?
- То, что это дар – вне сомнений. Но откуда он берется – хрен его знает.
Зал снова наполнила музыка, возникшая так мягко и незаметно, будто и не переставала литься меж человеческих голосов.
- Вообще, я бы написал что-нибудь про человека, которому осталось жить один день. Если б было больше времени…
-Что-то типа триллера или детектива?
- Да нет, простая такая, спокойная история.
- Ну, тогда это сложно. Можно запросто перейти ту грань, когда читателю становится скучно. Тем более что сюжет не слишком оригинален.
- Может и не слишком, но зато довольно животрепещущий. Хотя, у меня, наверное, не получилось бы. Те вещи, которые можно было бы описать, в жизни могут иметь гораздо большую значимость.
- Ну, может, ты еще вернешься к этому сюжету, когда созреешь.
- Да вообще-то, он меня уже полностью поглотил.
Лаура лишь улыбнулась в ответ и вернулась, было, к своим креветкам, как вдруг ее лицо просияло.
- Слушай, а неплохо было бы сделать твоего умирающего - тоже писателем, который так же хотел написать о своем последнем дне. Маленькая такая деталь, но забавная.
Я с трудом удержался от смеха.
- Да, неплохой ход. А тот человек, про которого хотел бы написать мой герой - то же был бы писателем, с точно такой же идеей, и точно такой же проблемой - с энтузиазмом продолжил я. - И получилось бы у нас что-то вроде: я сплю и вижу сон, в котором я вижу сон, где мне снится, что я сплю и вижу сон, в котором… и так далее, и так далее. И по прочтению такой книги, спятившего читателя запирают в четырех стенах. Дельные советы раздаешь, солнце мое.
- Задница ты! Все равно было бы здорово – применить этот зеркальный ход! А мне, кстати, как раз вспомнилась обложка пинкфлойдовской Аммагаммы - сто раз слушала этот альбом, но с ума не сошла. Вроде бы, - заявила Лаура.
- Это тебе повезло просто… постой-ка! Ты любишь Пинк Флойд?!
- Еще как! Ты не знал?
- Нет… и многого ли я еще о тебе не знаю?
- Очень многого, - она лукаво мне подмигнула. – Но ты не дрейфь, у нас много времени.
- Да, я и забыл.
***
Солнце, плавно оседающее за горизонт, последние мгновения касалось своими лучами поверхности Темзы, на прощание рассыпая по ней многообразие красочных, переливающихся бликов. Вид Лондона, освещенного мягким предзакатным сиянием, завораживал.
Мы медленно прогуливались по Тауэрскому мосту. Я бережно держал ее руку, а она легонько сжимала мою. И казалось, нет ничего более красноречивого, чем молчаливое соприкосновение наших ладоней.
- Мы с тобой прямо как дети, - нарушил я молчание.
- Да, и это здорово! Мне кажется, дети любят искренне.
Помолчав немного, я сказал:
- Не один короед не любил бы тебя так же искренне, как я.
- Потому что ты сам большой ребенок, - улыбнулась она.
Я попытался представить, какой могла бы быть наша совместная жизнь с Лаурой. Раньше мне казалось, что семейные узы убивают романтику, подлинность человеческих отношений, заменяя их бытовыми проблемами, мелкими неурядицами, постепенным привыканием, приводящим к безразличию. Всю жизнь я наблюдал это у своих родителей, но сейчас совершенно точно знал, что у нас с Лаурой было бы по-другому, я бы все сделал для этого, будь у меня такая возможность.
Продолжая медленно прогуливаться по мосту, я заметил, что шок, в котором я прибывал весь день, постепенно начинал растворяться в вечерних сумерках, и в какой-то момент на меня обрушилось пустое, холодящее осознание приближающейся неизбежности. Безумно хотелось обо всем рассказать Лауре, но я не мог. Об этой слабости я сожалел бы всю оставшуюся жизнь.
- Нет, сегодня все идеально, - сказал я вслух, подтверждая собственные мысли.
- Я думаю об этом же, - Лаура теснее прижалась ко мне. – Сегодняшний вечер изумительный! Почаще откалывай такие номера, ладно?
Я попытался улыбнуться, но как у меня получилось - сложно было представить.
- Это будет не легко, но я постараюсь.
Дневное светило совсем спряталось, и лишь слабый румянец в небе напоминал о его недавнем царствии. И чем тускнее становилось вокруг, тем тяжелее и пасмурнее было на сердце. Печаль, обида, разочарование быстро нарастали, накатывали волнами, каждый раз с новой силой отдаваясь в висках. Ощущение полного счастья перерастало в неконтролируемый страх больше никогда его не испытать. Не идти рядом, не держать ее за руку…
Все то, что я так старательно сдерживал, отчего отгораживался целый день, готово было вырваться наружу, накрыть с головой. Душевная боль разрывала непрочную ткань напряженности и мнимого самообладания. Больше невозможно держаться, нельзя смиряться со смертью, потому что ничего страшнее нет. Смерть представляется нам чем-то черным, огромным и непоколебимым, всесильным и величественным, - врагом, внушающим ужас. Но на самом деле, она лишь отнимает у нас то, что мы любим, что нас окружает, к чему мы привыкли. И не мрачную старушку с косой боится человек, а жизнь, жизнь, столь прекрасную, и столь невечную, жизнь, которая была, и которой скоро не станет. Страх потерять ее сжимает сердце, обуревает его тревогой и смятением, ведь, по сути, эта трагедия вселенского масштаба в рамках маленькой, хрупкой человеческой единицы.
Никогда еще не было так тяжело и горько, каждая уходящая секунда вонзалось иглой прямо в сердце. Казалось, еще чуть-чуть, и я не выдержу – просто упаду на колени и разревусь, как младенец. Но стоило мне вновь услышать столь близкий и беззаботный голос, и панический страх вдруг сняло как рукой, все вернулась на круги своя. Я перегорел. И теперь наступило подлинное безразличие, какое-то странное невозмутимое спокойствие.
- Слушай, - протянула она. – А куда мы идем.
- Прямо, милая.
- Чуточку больше информации!
- Я снял номер в гостинице неподалеку отсюда.
- То есть, ты действительно решил не возвращать меня сегодня домой?
- Дураков нет.
- Я буду кричать!
- Не сомневаюсь!

Суббота, 8.15

“Черт, начало девятого! Я могу отдать концы в любую минуту!”
Стараясь не шуметь, я стал искать свои вещи, собирая их по всему номеру. “Где штаны? Ага, вижу. Так-так… Черт, а это как там оказалось?!”
Самое удивительное заключалось в том, что настроение было прекрасное.
Одевшись, я взглянул на спящего ангела, дышащего так тихо и кротко, что самому захотелось бесшумно раствориться в пространстве. Она всегда спала с чуть заметной улыбкой. Сколько бессонных ночей я лежал рядом, вглядываясь в нее! Но еще не успел налюбоваться - мало времени было, слишком мало, чтобы успеть. Никакого времени не хватит…
“Только не здесь, только не при ней. Не хочу, чтобы это случилось на ее глазах”.
Я думал написать записку, но что в ней сказать понятия не имел. Поэтому, последний раз взглянув на Лауру, я вышел из номера и тихо прикрыл за собой дверь.
Гостиница была в двенадцать этажей, и мы обосновались на самой верхушке. Я глубоко вздохнул и вызвал лифт. В жизни я особо не люблю две вещи – “быструю еду” и ожидание лифта. Причем, ждать автобус или такси – это совсем другое дело, но ожидание лифта меня почему-то изводит. Самое забавное, что кто-то страсть как боится зайти в это замкнутое пространство, а я наоборот стремлюсь в него всей душой.
К счастью, ждать долго не пришлось, я зашел внутрь и отправился вниз. На седьмом этаже двери лифта открылись, и ко мне присоединился пожилой человек в халате и с пустым ведерком для льда.
- Доброе утро!
- Доброе утро!
Я вдруг подумал: как это приятно, когда незнакомый человек заходит в лифт и желает тебе доброго утра. А ты ему отвечаешь. Заходит еще один, и вот мы уже втроем наперебой желаем друг другу доброго утра.
А на третьем этаже двери лифта открываются человеку в гладком костюме и сверкающей лысине. Он не желает никому доброго утра, за что удостаивается взглядов, столь презрительно сверлящих ему затылок, что на нем мгновенно возникает испарина. Вот и испорчено доброе утро. Всем, кроме меня!
Решив выйти из лифта первым, я легонько оттолкнул плечом человека со сверкающей головой, сказав при этом:
- Доброе утро, лысый.
Сзади послышались смешки – признак вернувшегося хорошего настроения. Как мало для этого надо - всего лишь восстановить справедливость.
Я вышел на улицу и глубоко вдохнул свежего утреннего воздуха. Солнце светило совсем ненастойчиво, но уже успело озолотить листья деревьев и заглянуть в окна домов, отражаясь от них ярким блеском. Редкие облака бороздили небо.
Я сел в машину, открыл все окна и через Тауэрский мост поехал в северную часть города, к парку Чизвика.
В это субботнее утро машин было меньше, англичане особо никуда не спешили, и те немногие, кто решил не спать до обеда, медленно прогуливались по тротуарам, катались на велосипедах или бегали трусцой. Конечно, кому-то надо было обслуживать туристов, которые спозаранку уже носились по магазинам, разъезжали на экскурсионных автобусах и фотографировали достопримечательности, но такова жизнь. Не стоит огорчаться, если уж даже я этого не делаю.
В девять часов я уже неспешно прогуливался по живописным аллеям парка, ел мороженое, попивал колу, и наслаждался пьянящий своей чистотой воздухом. В миниатюрном озере, через которое расстелился небольшой полукруглый мостик, плавно переливались золотые отблески солнца, с веток деревьев доносились певучие трели птиц. Перейдя на другой берег, я остановился, чтобы сфотографировать на фоне озера молодую семью туристов, после чего вновь медленно побрел вдоль благоухающих клумб и занятых скамеек, сонно разглядывая декоративные скульптуры, лица прохожих, и лишь слабо удивляясь собственному спокойствию и умиротворению. Мне казалось, что это лучшее место, в котором мне доводилось бывать, а время – так вообще идеальное. Если бы мир иной выглядел именно так, было бы вовсе не страшно умирать. Хотя, страшно мне и так не было.
Я вдруг ощутил, что тело будто налилось свинцом, ноги стали ватными, а глаза сами собой то и дело закрываются. Видимо, прогулка подходит к концу, подумал я, и, найдя неплохое местечко в тени деревьев, лег на траву, постарался полностью расслабиться и почувствовать себя максимально комфортно - куда–либо еще передвигаться в планах больше не было. Меня не посещали горькие мысли о несбывшихся мечтах, неосуществленных планах и нереализованных возможностях. Лежа в прохладной тени и сонно провожая взглядом прохожих, я думал о том, что каждый день миллионы людей умирают внезапно, даже не успев осознать, что с ними произошло – ужасная участь! Мне же выдалась возможность подготовиться, возможность прожить свой Идеальный День. И я сделал это, как смог. Наверняка, кто-то использовал бы его лучше…
Вдруг вспомнилась Книга Самурая: настоящий воин с самого детства готовит себя к смерти, ожидает ее, и поэтому проживает и “вдыхает” каждый свой день, как последний глоток чистого горного воздуха. Мне казалось, что один день я был истинным самураем.
Странно, что за миг до смерти такие, казалось бы, банальные, предельно ясные вещи, как прощение, любовь, доброта, приобретают для тебя первостепенное значение, полностью наполняют собою твое нутро. И если бы сейчас выяснилось, что я не умру, что мне дан еще один шанс, то сию же минуту я бы совершенно искренне поклялся жить праведно, честно, и до конца своих дней возлюбить ближнего своего. Конечно, забыл бы об этом уже через неделю…
Поэтому я, в какой-то степени, был даже благодарен за эти двадцать четыре часа, которые в итоге привел меня к неподдельному ощущению совершенства и красоты окружающего. Не каждому дается такой дар, но и цена ему – жизнь.
Я продолжал тихо лежать под сенью деревьев, а вокруг десятки людей, совсем меня не замечая, наслаждались этим субботним днем: счастливые с виду семьи с детьми, не отрывающиеся друг от друга молодые парочки на траве, пожилые люди на скамейках и голуби, которых те подкармливают. В мире царила гармония, но только потому, что тогда я именно так его видел. Никакой изнанки, никакой обратной стороны медали, никаких подводных течений. Всего этого не существовало. Я хотел оставить этих людей такими – беззаботными и светлыми.
Одно было обидно – я не мог рассказать им о том, что понял сам. Что иногда стоит остановиться, прервать на мгновение свое неустанное стремление к каким-то новым горизонтам и оглянуться на то, что уже имеешь, чего достиг. Как правило, этого всегда гораздо больше, чем кажется. Ну да Бог с ними…сами разберутся.
Ощущение сладостного покоя продолжало растекаться по моему телу. Я вперил взгляд в бездонный небесный потолок и начал медитативное погружение в его глубины. Мысли ушли. Ушли чувства. Постепенно уходило ощущение реальности.
В поле зрения неспешно вплыла стая птиц, и столь же неспешно стала уводить мое сознание за собой, в какую-то, пока еще неведомую мне даль. Я закрыл глаза.
“Кажется, пора”.

Latn · Сообщение **Latn** » 22 дек 2006 10:08

Это все? Конец?

Century · Сообщение **Century** » 22 дек 2006 15:46

Эм...да))

Latn · Сообщение **Latn** » 23 дек 2006 13:33

Century, просто хотела убедиться.
Скажу честно, мне понравилось. Читать очень легко. И, признаюсь, я поверила. Когда я начинала читать ожидала совсем другого.

Century · Сообщение **Century** » 23 дек 2006 13:52

Спасибо! Очень рад, что понравилось!

Правда, специально для поверевших есть еще кое-что...

Эпилог

Глубокая тишина и вязкая темнота – вот все, что окружает меня, все, что существует сейчас. Да и существует ли? Сомневаюсь… только призрачное ощущение, будто сознание плывет в беззвучном пространстве - медленно, тихо, спокойно. Не знаю, сколько это продолжается, я наслаждаюсь, но постепенно, будто издалека, до слуха доносятся еле различимые звуки, мелькают какие-то образы. Чувство беспокойства нарастает – что-то вторгается в мой мир, пытается достучаться до моего сознания. И вдруг неожиданно прорывается! Громко и ясно, совсем близко – чей-то голос несколько раз произносит мое имя!
- Томас!
Я стараюсь затаиться, надеясь, что голос уйдет…
- Томас!
- А вдруг он действительно умер? Внушил себе и…
- Не говорите чепухи! Он просто спит. Томас!
Я открываю глаза – вижу звезды, от них исходит мягкое сияние. Чувствую, как легкий ветерок омывает мое лицо, и мягкую траву под своими ладонями. Реальность этих ощущений столь сильна и неожиданна, что хочется плакать. Ощущаю себя так, будто кто-то жестоко вырвал меня из сна, а сознание, парившее где-то, с трудом успело вернуться в тело.
- Кто писал под именем Шекспир? – спрашиваю я, продолжая смотреть в небо.
- Что?..
- Я должен знать, скажите мне!
- Томас, придите в себя.
Собрав волю в кулак, я рывком отрываю туловище от земли и сажусь. Передо мной стоят двое, разглядеть их трудно – кругом темно…
- Кто вы? И где я?
- Вы там, где сами себя оставили.
Оглядываюсь: и вправду – пробуждение произошло точно там, где я умер. Только вокруг никого, уже ночь.
- Кто вы? – повторяю я.
- Меня зовут Хэнк Лоурэнс, я профессор лондонского института психологии. А это мой ассистент – Мартин.
- Что происходит?
- Давайте пойдем, присядем и спокойно поговорим, а то так не очень удобно общаться, вам не кажется? Если вы, конечно, не желаете, чтобы мы приземлились на травку рядом с вами.
Я медленно поднимаюсь на ватные ноги и осторожно, не торопясь, следую за незнакомцами.
- Вы мне обьясните, что происходит, или нет? – спрашиваю я, садясь между ними на длинную скамью.
- Вы удивлены, что все еще дышите? Для начала хочу сказать, что мы понимаем, как вам пришлось нелегко, и заранее просим у вас прощения.
Я молчу, жду, так как сказать мне нечего, и я ничего не понимаю.
- Как вы себя чувствуете? Нормально?
- Вроде бы.
- Хорошо. Конечно, жестоко говорить вам правду именно здесь и сейчас, но у меня нет другого выхода. Главное – постарайтесь держать себя в руках, а я все попытаюсь объяснить. Если в двух словах, то вы стали невольным участником одного довольно интересного социально-психологического эксперимента, целью которого было установить поведение человека, - в данном случае среднестатистического представителя современной молодежи, - в подобной ситуации, а потом проанализировать и сопоставить с результатами других подобных опытов.
- Социально-психологического?.. – мозг мой с трудом обрабатывает получаемую информацию.
“Вот так объяснил…”
- Да, при содействии Вестминстерского университета. Нам, разумеется, нужны были более-менее достойные подопытные, поэтому мы решили выбрать одного из студентов вашего университета, наблюдавшегося в тот момент у доктора Харрисона, моего давнего друга и коллеги.
- Доктор Харрисон тоже в этом замешан? – можно было и догадаться…
- Да. Только “замешан” – немного не подходящее слово. Он любезно согласился нам помочь, хоть и не без некоторых колебаний.
- Да нет, вы меня прикалываете. Это бред какой-то!
- Это не бред, Том.
- То есть, вы хотите сказать, что у меня нет никакой опухоли? – поворачиваюсь я к ассистенту.
- Нет, конечно, - отвечает тот с такой довольной улыбкой, будто сам только что меня от нее избавил.
- И, если честно, мы очень удивились, когда поняли, что вы, оказывается, пришли сюда, в этот парк, чтобы растянуться на солнышке и тихо - мирно испустить дух, - беззаботно улыбается профессор, будто речь идет о видах на урожай… - В общем, скажу прямо, наблюдая за вами все это время, мы удивлялись не один раз.
- Вы за мной следили?
- Наблюдали, - поправляет профессор. – Конечно, а иначе какой смысл?
- Действительно, - говорю я. Мой разум словно застлан туманом, не покидает подозрительное чувство нереальности всего происходящего. - И что же вас так удивило?
- Ваше поведение, конечно! Мы, честно признаться, ожидали от вас абсолютно иной реакции – паники, страха, какого-либо проявления инстинкта самосохранения, наконец, - в целом, как у большинства, - а вместо этого вы берете напрокат шикарную машину, зачем-то едете в Вестминстерское аббатство, потом в японский массажный салон, затем отправляетесь за покупками, а в завершении проводите вечер со своей девушкой. В общем, решаете получить максимум удовольствий – очень мило, могу вам сказать.
- Так что вас удивило, я никак не пойму? – мне действительно непонятно.
- Это и удивило! Вам всего то надо было поставить под сомнение диагноз доктора Харрисона и съездить в другую больницу, но…
- Вы поймали меня на доверии к доктору Харрисону, вот и все. Скажите, не глупо ли тратить свой последний день, чтобы поставить под сомнение диагноз уважаемого во всем Лондоне врача? Или вы считаете, что правильнее было бы начать биться в истерике и надувать пузыри из слюней?
- Конечно, нет, однако, ваше безоговорочное доверие…Можно ли кому-то так безгранично и слепо верить, чтобы…
- Да, профессор, вы правы, - вновь перебиваю я. - Никому нельзя верить, и особенно вам. Из вашего эксперимента можно действительно сделать очень полезные выводы. Однако скажите, правильно ли я вас понял - сначала вы меня надули, погрузив в совершенно безумную ситуацию, потом разбудили посреди ночи, несмотря на то, что я уже благополучно умер, с целью выдвинуть мне какие-то обвинения? Я не оправдал ваши ожидания, вы хотите сказать?!
- Томас, - снисходительно улыбаясь, говорит профессор, - я понимаю ваше состояние, и вообще удивляюсь, как вы еще держите себя в руках, но вам даже отдаленно не представляется вся значимость и смысл нашего опыта.
-Больше того - кроме жестокости и вреда я не вижу в нем вообще ничего. Это просто скотство!
- Послушайте меня, и попытайтесь, все же, понять, - профессор продолжает говорить ровным, спокойным тоном. - Инстинкт самосохранения и страх перед смертью, который является производным от этого инстинкта – та важная, существенная часть человеческой природы и психологии, которая серьезно изучается еще со времен Дарвина. Да нет, даже раньше! У каждого человека проявляется разная реакция на осознание своей скорой смерти. Многих благочестивых и уравновешенных людей оно доводила до совершенно безумного состояния, в то время как кто-то, из тех, кто пережил клиническую смерть, например, свидетельствует о том, что умирать, наоборот, вовсе не страшно, при этом даже испытываешь некий покой и умиротворение. Это загадка, которая изучалась лишь со слов очевидцев, и именно поэтому наш эксперимент уникален тем, что дает возможность провести, что называется, полевые испытания и наблюдать человеческую психологию в действии. Попытка понять, почему именно нас так сильно страшит смерть, и как проявляется этот страх в человеческих действиях и поступках.
Я слушаю, и мне становится дико. Какой - же подленький народец попадается среди научных светил! Трусливо прикрываются покровом знаний и прогресса, оправдывая трагедии, часто порождаемые их слепым безрассудством. Наука без нравственности приводит к жертвам, и я стал одной из них.
- Забавно – в стремлении изучить человеческую природу, вы топчете самих людей, и даже не замечаете этого. Ну конечно, ведь истинное познание непременно требует жертв.
- Вы не понимаете…
- Ладно, пусть так. Я не хочу ничего больше слышать, мне от ваших объяснений ни горячо, ни холодно. Скажите мне вот что – вы довольны теперь? Вы получили то, что вам надо, черт подери? Или будете продолжать выцеплять студентов из нормальной размеренной жизни, и погружать их в этот кошмар?
-Безусловно, эксперимент будет продолжаться и охватит разные возрастные категории, дабы установить различия в поведении, диктуемое возрастом и жизненным опытом.
Это не человек, это машина, - думаю я. – И речь у него искусственная, как у заводной куклы.
- Разумеется, за моральный ущерб все подопытные получат солидную материальную компенсацию, что грозит и вам, - сообщает профессор.
Он достает из внутреннего кармана конверт и протягивает мне. Я, молча и без колебаний беру его и чувствую на себе удивленный взгляд. Действительно, как это так: не отказывается, не бросает на конверт презрительных взоров, не ломает комедию, а просто забирает его, как должное.
- Сколько там? - осведомляюсь я.
- Пять тысяч.
- Хм…забавно.
-Вам кажется это недостаточным? – сухо спрашивает профессор.
-Да нет, дело не в том. Ваша глупая попытка возместить деньгами причиненный вред хотя бы в состоянии покрыть некоторые мои финансовые расходы. Хоть какая-то польза, правда, профессор? Я уж не говорю о познании человеческой сути. Однако спасибо вы не услышите.
- Я и не жду, Томас.
Безразлично разглядывая конверт, я тихо произношу:
- Вы и не представляете, что творите с людьми. Ваши эксперименты, чтобы вы не говорили, совершенно аморальны. Почему вы не изучаете настоящих больных?
- Чтобы получить наилучший результат, нам приходится форсировать события, внезапно погружая в них людей, строго определяя сроки эксперимента одним днем – это важно. А вы, должно быть, думаете, что после того, как вам все стало известно, эксперимент окончился? – профессор смотрит на меня с явным любопытством.
Я встаю, чтобы уйти. Находиться в этой компании больше нет сил.
В небе горит лунный серп, окруженный мириадами далеких светящихся точек, холодно и безразлично взирающих в ночном беззвучье на этот удивительный мир, где происходят такие удивительные вещи.
- Зачем вам было говорить мне все это здесь и сейчас? Не могли подождать, пока я сам приду в себя, не могли дать очухаться? К чему такие наскоки?
- Чтобы пресечь неудобный визит к доктору Харрисону, например. Да и кто знает, что бы вы начали делать? Поверьте, так лучше для всех. Тем более, мне было очень интересно пообщаться с вами по горячим следам, как говорится.
- Ясно. А на кой ляд вы этого притащили, от него все равно никакого толку? – киваю я на ассистента, который снова довольно улыбается, и хочется разорвать его на куски.
- На случай вашего неуравновешенного поведения.
- Ах, ну да…
- Но вы держались молодцем, Томас.
- Согласен…
Постояв немного в нерешительности, я все же произношу свой краткий монолог, хотя знаю, что в этом нет смысла:
- Вам, должно быть, интересно, что я испытывал? – не дожидаясь ответа, я продолжил. – Покой, профессор. Лишь покой и смирение, смирение перед единственно постоянной вещью в нашей жизни, которую нельзя ни опровергнуть, ни поставить под сомнение, которой покорны все, чтобы мы о ней не думали. Я ощущал покой, и мне было хорошо. Я больше ничего и никому не был должен, надо мной ничто не довлело. Я отпустил от себя все, что когда-либо имело для меня значение, и теперь очень трудно будет все это вернуть обратно, - выдержав паузу, я добавил. - Понимаете, о чем я, профессор?
Он кивает, не понимая при этом ровным счетом ничего. Не больше ассистента, сонно разглядывающего свои туфли. Однако он все же считает, что добился всем этим цирком огромных результатов в изучении психологии человека, а наш с ним вечерний разговор лишний раз проливает свет на проблему дрожи в коленках при безрадостном ожидании своей скорой смерти.
Неспешным шагом я направился к выходу из парка, оставляя профессора, его эксперимент, его ассистента, и частицу себя позади. Только вряд ли мне это по-настоящему удастся – влияние всего произошедшего сейчас сложно оценить.
Идя по слабоосвещенной алее, я прокручиваю в голове слова доктора: “ а вы, должно быть, думаете, что после того, как вам все стало известно, эксперимент окончился?”.
Действительно, самое интересное только начинается - что будет дальше, с каким ощущением жить, как теперь смотреть на вещи, воспринимать окружающих?
Зная, что вряд ли теперь все будет по прежнему, стало интересно даже самому. Но в одном я уверен точно – я изменился, многое понял, многое осознал. Возможно, полчаса назад в парке пробудился ото сна новый человек, лучший, чем тот, что был еще вчера. Я уверен в этом.
- Эй, сынок, не поскупись, кинь старому монетку – обогреть глотку.
- Проспись сначала, папаша!
Развелось же этих бродяг, мать их…

Latn · Сообщение **Latn** » 25 дек 2006 09:39

Century, самое смешное, что я на протяжении всей повести надеялась, что главный герой все-таки не умрет, понравился он мне.)

Лaнка · Сообщение **Лaнка** » 25 дек 2006 12:25

мне очень понравилось.
Такого я еще не читала.

Century · Сообщение **Century** » 26 дек 2006 21:10

Latn, - спасибо, с себя писал

Лaнка, - произведения на такую тему вроде есть, но я тоже не читал. Спасибо за проявленный интерес))