Back side of the Darkness I, II часть

[Tinga]

Я уже выкладывала этот текст, зимой. Но тогда я не дописала. Теперь у меня есть вся первая часть, и почти вся вторая

Back side of the Darkness.
Обратная сторона тьмы.



Тьма имеет две стороны: внутреннюю и внешнюю. Внутренняя часть невидима, но именно она является главной ее составляющей.

I часть. Вита.

- Анежка! Анежка! – кричала маленькая девочка, пытаясь догнать подругу. – Я запыхалась, остановись!
Послышался заливистый смех. Бегущая впереди девочка остановилась, и, задорно подняв кверху головку, засмеялась. Ей было еще всего девять лет, но уже сквозь детские черты лица проглядывала уверенность и сила воли. Она была не то, чтобы красива, но все ее личико дышало здоровьем и энергией, а большие карие глаза уже тогда глядели испытывающим и недоверчивым взглядом. Заплетенные умелыми руками мамы косички теперь уже растрепались. Анежка, так звали девочку, недовольно глядела на подругу.
Та казалось уставшей. В ней не было столько энергии, столько силы. Серые глаза задумчиво смотрели на подругу, словно умоляя ее остановиться, прекратить игру. Но эти же глаза были полны чистого разума, не свойственного детям ее возраста. В них проглядывала возвышенность, потусторонность от внешнего мира.
- Вита, ну пошли же! – весело воскликнула Анежка, подбегая к подруге. Та сквозь силу улыбнулась, но продолжала идти медленнее обычного.
- Тебе плохо? – снова послышался звонкий голосок Анежки.
- Я устала.
- Ну, тогда пошли ко мне. Моя тетя все еще там. Я обещала познакомить тебя с Павлом.
Глаза Виты радостно засветились. Она казалась очень хрупкой в этот момент. Совсем бледная кожа, серые глаза, обрамленные черными густыми ресницами и такие же черные волосы, падающие на тонкие плечики. Но радостная улыбка изменила ее лицо. Оно загорелось, задумчивые глаза приобрели игривое выражение, но глубина их все еще поражала.

В уютной гостиной Анежки все сидели за чаем. Ее мама, Этна, улыбнулась им, но это была неискренняя улыбка, а всего лишь формальность. Это была женщина, которая жила в соответствии с твердыми убеждениями и твердо их придерживалась. Рядом с ней сидели девушка, лет под двадцать пять, и мальчик, ее сын. Выглядел он не меньше 14 лет, но Анежка говорила, что ему всего двенадцать. Павел Лешкович. Это был первый день, когда Вита увидела его.
В последствии они стали лучшими друзьями, но в этот день ни он, ни она не догадывались об этом. Мальчик не был высокомерен, но в его взгляде чувствовалась холодность. Глаза, большие и серо-голубые, взглянули на них без интереса, просто взглянули, потому что так было надо. Он был хорошеньким, похожим на херувима: полные, еще детские губы, (хотя они и впоследствии остались такими же), светлая нежная кожа, такая тонкая, что сквозь нее проглядывали вены в висках, на веках, на открытом участке шеи. И золотистые волосы, которые, завиваясь, спадали на чистый лоб и спускались ниже затылка. Анежка весь вчерашний вечер прожужжала уши подруги сведениями о Павле. Он не был родным сыном ее тети, она его усыновила, так как собственных детей иметь не могла. Больше об этом она ничего не знала, но тогда что-то случилось, что тетя Ханна с мужем и Павлом уехали из Праги в Берлин. И вот, они впервые за долгое время увиделись с сестрой. Анежка сказала, что думает, мама не очень рада тете Ханне. Она не знала почему, но у Виты тоже сложилось такое впечатление.
Мама Анежки сразу же набрала на поднос всяких сладостей и послала их всех в детскую. Вита исподлобья следила за Павлом. Она заметила, что ему вовсе не хотелось идти в детскую, но, заметив укоризненный взгляд матери, он мягко улыбнулся и взял из рук Анежки поднос.
- Я сам, - тихо сказал он. Этот голос надолго врезался в память Виты. Сейчас он еще не сформировавшийся, еще немного детский, но спокойствие и честность всегда останутся в нем. Павел слегка улыбнулся Вите, и она, слегка покраснев, опустила глаза. Ей было в одно и то же время хорошо, но и тревожно рядом с ним. Он выглядел намного старше их, и Вита чувствовала себя еще совсем ребенком по сравнению с ним.
Павел был предельно вежлив. Он не был занудой и пытался развлечь их обеих веселыми шутками, часто упоминая какие-то легенды.
- Это всегда происходило в пятницу. В этот день, вся нечистая сила собиралась в одном городе. Жители города должны были выбрать одного юношу и одну девушку, чтобы принести их в жертву. Юноша обязательно должен был быть не старше семнадцати и обязательно с зелеными глазами. Его сжигали на костре, а потом обсыпали прахом девушку, посвящая ее в ведьмы…
Вита тихонько вышла умыть руки, испачканные чересчур сочными персиками. Возвращаясь, она услышала, как мама Анежки кричала на сестру. Может, разыгралось ее детское воображение, но Вита никогда не слышала, чтобы мама подруги так с кем-то говорила. Она постаралась ступать как можно тише и приблизилась к закрытой двери гостиной.
- Я вообще не понимаю тебя! В начале ты вышла замуж за этого Генриха, которого папа не переносил, а теперь усыновила какого-то вшивого мальчишку из детского дома!
Вита затаила дыхание. Ей было неприятно слышать такой резкий тон у матери лучшей подруги. В то же время ей было немного боязно, что ее поймают.
- Пойми меня правильно, дорогая, - тихо отвечала Ханна. – Это был мой выбор, а не папин и уж точно не твой. И не стоит говорить в таком тоне о Павле. Ты же его совсем не знаешь…
- Ну конечно, - перебила ее сестра. – Сейчас он выглядит не хуже любого ребенка из богатой семьи. Весь чистенький, аккуратный, вежливый, так?
- Ну почему ты думаешь, что это невозможно?! – не сдержалась Ханна. – Ему было всего 6 лет, когда мы с Генри его взяли. Знаешь, а ведь он был таким чувствительным. В начале он изо всех вырывался, не хотел ехать с нами. У него там друг, и он страшно не хотел расставаться с ним. Я уже было, передумала его забирать, он смотрел таким умоляющим взглядом. Но в тот момент привели его друга, попрощаться, и…
Этна зло усмехнулась.
- И ты решила усыновить и его тоже?
Вита услышала, как Ханна тяжело вздохнула.
- Нет, в тот момент я поняла, что мне надо как можно скорее забрать оттуда Павла.
- Что же особенного было в этом мальчике? – заинтригованно спросила та.
- Дело в том, что… Этот мальчик был всего лишь на полтора года старше Павла, но его глаза… Это были глаза взрослого человека, такие глубокие и темные. Как будто дна нет. И синие-синие... Таких глаз не бывает. И он тогда так зло на меня посмотрел, с такой ненавистью, что я забираю сына, что все во мне встрепенулось. Знаешь, меня до сих пор в жар бросает, как вспомню его. Вроде, ребенок как ребенок. Красивый, прямо как с портрета венецианского художника. Тонкая белоснежная кожа, чувствительные губы. Он немного смахивал на девочку, настолько хрупким казался. Но эти глаза, два бездонных колодца, полные ненависти и ярости. Такого холодного огня ярости…
Вита задышала тяжелее. Ладони вспотели, но что-то удерживало ее здесь. Она не хотела уходить.
- Дорогая, ты просто фантазерка! Ты всегда была такой. Ребенок всего лишь не хотел разлучаться с другом, вот и все, - засмеялась Этна. – Ну, придумала, холодный огонь!
- Нет, - снова мягкий голос Ханны. Вита, понимавшая, что Ханна не настоящая мать Павла все же находила острое сходство между ними. Ханна была такой светлой личностью, с таким же, как и у него, ясным взглядом, правда у Ханна он был теплее. Взгляд… Да, теплее.
- Понимаешь, этот мальчик ничего не говорил. Павел начал хныкать, держал его за руку и смотрел на него влажными от слез глазами. А он, ни разу не взглянул на него, только на меня. С уничтожающей ненавистью. Генри понял мое состояние, и, быстро подхватив Павла на руки, вышел из кабинета. Он вырывался, и только тогда мой мучитель повернул голову к двери, куда вынесли Павла. И, Этна, столько любви было в его взгляде, что мое сердце не выдержало. Я быстро кивнула директору и выбежала из здания.
- А что Павел? – голос Этны, так звали эту сухопарую, язвительную женщину, стал серьезнее. Она не была злой по натуре, просто очень гордилась своим происхождением и не понимала сестру, вышедшую замуж за разбогатевшего на спекуляции врача и вдобавок к этому усыновившую ребенка из детдома.
- Павел? – Вита чувствовала напряжение в голосе Ханны. – Он никогда не говорил о нем. И когда я его спрашивала, он ни разу не отвечал, просто уходил в другую комнату. Только когда на прошлой неделе я спросила, какой подарок он хочет на День Рождения, он... Он попросил, чтобы мы переехали обратно, в Прагу, и только мы сюда приехали, попросил съездить с ним в детдом, к тому мальчику. Генрих был не против переезда, ему как раз предложили работу, но я так не хочу видеть его, того мальчика.
- Ну, так не води его к нему, - предложила Этна.
- Я пробовала возразить, но он перестал со мной разговаривать. Не кричал, не плакал, просто перестал со мной говорить. Так что завтра мы едем туда, и я дрожу от одной мысли, что снова увижу его…
Девочка услышала всхлипы и слова утешения, но сильнее всего ее напугал голос Анежки, которая кричала из другой комнаты, куда она запропастилась. Тогда девочка быстренько надела куртку в коридоре и попрощавшись с Павлом и Анежкой, убежала домой. Но перед глазами все еще стояло лицо Павла и его безразличные глаза, которые смотрели серьезно, когда губы, наоборот, улыбались…

Пролог.

Холод... Тьма. Асфальт мокрый после нагрянувшего так внезапно ливня. Сейчас я иду домой, и мне почему-то не страшно оттого, что я одна. Медленно засовываю руки в карманы пальто. Ветер веет в лицо, а внутри колотится сердце. Очень быстро стучит и я чувствую каждый удар. Оно бьет свой дьявольский ритм в висках, в груди, в каждом пальце, в венах... Я сжимаю кулаки, и ногти резко вонзаются в кожу, наверное, оставляя аккуратные полумесяцы. Я знаю, теперь все кончилось. Все будет хорошо, но все же глаза влажные, а в сердце пустота. Мне очень, очень грустно. Конечно, так было надо. По-другому быть не должно. Преступление. Наказание. Так всегда. Каждая ошибка карается законом, особенно, если цена ошибки – жизнь.
У меня нет слез, уже нет. Глаза повлажнели от холода, но не от печали. Я вряд ли заплачу еще когда-нибудь. Трудно все объяснить. В груди больно, или не там. Где-то внутри, в центре моей сущности теплится надежда, что все не так, что все произошедшее было сном. Но реальность нажимает и я понимаю, что все намного сложнее. И сейчас, я вступаю на порог дома. Дома, где меня ждут и любят. И не знаю, как посмотрю в глаза им всем. Они ждут объяснений, ждут, что я не стану утаивать всего. Но он мне поможет, даже если его и нет рядом. Он оставил свой дневник, и с помощью него я постараюсь все рассказать.
Дверь открывается - уставшее и обеспокоенное лицо мамы.
- Заходи, Вита.
Я захожу.
В гостиной комнате горит свет. На диване сидит папа, обеспокоено поглядывая на часы. Вряд–ли они когда-нибудь будут верить мне после всего... Он нервно вертит в руках пульт от телевизора, а когда я вхожу, быстро включает его, уставясь в экран. Как будто я поверю, что он действительно смотрел в телевизор.
- Привет, - говорю я.
На его лице улыбка, но нервная, неуверенная, как будто он еще не знает, как себя вести: строго и холодно или наоборот, заботливо.
- Привет, Вита.
Не понимаю, зачем они называют меня по имени: привет Вита, садись Вита, прыгни из окна Вита! Я стараюсь не раздражаться, но они кажутся мне такими далекими сейчас.
По ступенькам спускается мой брат. Он улыбается и обнимает меня. Он очень вырос. Я давно с ним не разговаривала, несколько месяцев не обращала внимания. Он уже повзрослел. На прошлой неделе ему должно было исполнится 9 лет, и он уже ходит в третий класс. Я тоже его обнимаю. После этого мама уводит его спать.
Черт, не знаю, как начать. Уже сижу в кресле и две пары глаз смотрят на меня в ожидании. Резко встаю. Глаза возбужденно блестят, руки немного дрожат.
- Я не могу.
Эти же две пары глаз вопросительно смотрят на меня. Мама успокаивающе кладет руку мне на плечо.
- Мы тебя не торопим, лучше успокойся.
Но я вижу, что им не терпится все узнать, и поэтому...
- Я вряд ли засну ночью. Лучше все запишу, потом вы почитаете.
Отец устало кивает головой.
- Хорошо, Вита. Иди.
- Спокойной ночи, - я резко поворачиваюсь и иду к себе. Так будет легче. Хоть не надо будет смотреть им в глаза, как если бы я рассказывала все. Хотя в глубине души я понимаю – я не дам им прочитать это. Не дам.
- Не дам, - тихо повторяю я, и закрываю дверь своей комнаты.

Глава №1.

Тогда я еще умела мечтать. Можно даже сказать, что я жила своими иллюзиями. Тогда еще я умела верить. Верить в то, что жизнь все-таки не настолько бессмысленна и что еще есть шанс прожить ее так, как я хотела. И каждую ночь, ложась в постель, я знала, что вот, пришло время, когда я могу мечтать. В моих глазах тогда еще отражался свет луны, и я еще могла прослезиться над глупой историей любви, прочитанной на ночь. Это было тогда…
По утрам я не хотела вставать, чтобы не прервать сон, навеянный моими подсознательными желаниями. Я долго ворочалась в постели, с улыбкой на устах еще и еще раз вспоминая тот дивный сон, который никогда не претворится в реальность. Можно даже сказать, что я была в некотором роде довольна своим состоянием, вечно романтически-печальным и умиротворенным. Я не впускала в свой мир никого, хотя нет, не совсем. Была девушка, моя подруга. Анежка. Ей я доверяла… Тогда еще я верила, что людям можно доверять. Но все же мое доверие имело определенную черту, через которую перейти я не могла. И не потому, что не хотела, а потому, что не могла.
Временами мне казалось, что я никому не нужна. Глупо. Такое состояние бывает у всех подростков с десяти по двадцать лет. Мне семнадцать. И что с того? Я много читала, и казалось, что в книгах все намного лучше, чем в жизни. Не знаю, наверняка это тоже причуды возраста, но я не любила хорошие концовки в книгах. То есть они мне нравились, я была рада за героев, но все же больше всего мне запоминались книги, которые трогали душу. Временами это было так сильно, что, вспоминая определенные моменты из книг, я чувствовала нарастающую боль внутри и спешила подумать о чем-то другом. Еще тогда…
Я любила мистику, любила истории про ведьм, вампиров, оборотней. Но мои любимые герои никогда не были уродливы и жестоки. Они просто были отвержены, и я сочувствовала им, даже когда они совершали плохие, с точки зрения морали, поступки. И всегда, всегда они были красивы, той темной, дьявольской красотой, которую тогда я считала для себя идеалом.
Мои вкусы достаточно сильно отражались на моей внешности. И не только на моей. Анежка была тоже увлечена мистикой, но мне кажется, она больше притворялась. Ей просто очень шли темные тени на глаза и черный плащ, который является незаменимым атрибутом туалета чистокровного вампира. Хотя, врядли можно назвать вампира чистокровным. В нем нет своей крови, в его венах постоянно циркулирует чужая кровь, кровь его жертвы. Не скажу, что мне они не шли. У меня черные волосы и серые, кошачьи глаза, и при соответствующем макияже я тоже смотрюсь отнюдь не плохо и даже больше похожа на создание тьмы, чем Анежка, с ее оливковой, золотистой кожей. Непременными атрибутами у нас также являлись серебряные кольца в ушах, черные блестящие ногти и кольца в виде змей на указательном пальце. Честно сказать, мы просто придумали это все. Нам это нравилось, но мы никогда не задумывались над тем, что все это в какой-то мере глупо.
Просто в этом возрасте, нам казалось, что это как-то отличает нас от других, делает нас неуязвимыми. Меня лично привлекало бессмертие. Говорят, что страх смерти уходит с возрастом, но тогда мне казалось, что я могу умереть в любой момент. Я боялась ходить одной по улице, когда темнело, боялась всяких болезней, которые в наше время достаточно популярны, я боялась одиночества, уверяя себя, что именно это мне и нужно. Я боялась смерти в любом обличии, кроме той, которую описывали в моей любимой книге. Смерти от вампира, когда поднимаешься высоко, высоко в небо и чувствуешь каждый удар сердца, не своего и не его, а общего, объединенного, возвышенного удара. И жизнь медленно перетекает по венам в него, через кровь, красную и чистую, единственную, которая позволяет ему век за веком… Ладно, я увлеклась. Я отлично понимаю безрассудность и нелогичность моих мечтаний. Теперь понимаю, потому что тогда я не хотела слушать голос рассудка. Я просто верила и жила этим. И хоть мои мечтания и не оправдались (чего же я ожидала?), но даже сейчас я чувствую легкую ностальгию. Как будто теперь я чего-то лишена. А чего, это неважно. Я жива, и это уже что-то да значит.

***
Мы все живем в колледже-интернате. В нем учатся шесть лет, сразу после девятого класса, и его целью является улучшить знания учеников точно по выбранной специальности. Я собиралась в театральную академию на работу декоратора и у меня кроме языков: английского и немецкого, которые мне нужны просто потому, что так хотят родители, еще множество других уроков – рисование, архитектура, геометрия, история искусств и просто всемирная история и т.д. Кроме этого еще два парных урока художественной гимнастики два раза в неделю. Мы с Анежкой на третьем курсе, и обе самые младшенькие здесь, так как в школу пошли в шесть лет. На выходных нас отпускают домой, хотя многие остаются в колледже. Это дает нам свободу. Например, мы можем сказать, что у нас есть работа в библиотеке и нам разрешают оставаться здесь. Впрочем, проблем с этим у нас не возникает.
Мы с Анежкой живем в одной комнате с еще двумя девушками: Арин и Петой. Они обе очень милые, симпатичные, но мне они несимпатичны. Зачем лицемерить? Мы общаемся на уровне «привет!», «пока!». Мне всегда становится смешно, когда я смотрю на уголки этих девушек: такие светлые, с яркой кроватью и зелеными стульями. У нас же с Анежкой все красно-серое, с элементами черного. Нам это нравится. Мы даже специально заказали одинаковые компьютеры с черным монитором и ярко-вишневой клавиатурой. Это жутко неудобно, так как при набирании чего-либо рябит в глазах от этих красных кнопок, но мы так хотели и клавиатуру нам менять никто не обязан. С Анежкой у нас общий музыкальный центр, тоже соответствующих цветов: черный с серебристым, и общая коллекция дисков: начиная с тяжелого рока заканчивая чисто вампирским хардкором.
Анежка славная девушка. Мы дружим давно и я ее хорошо знаю. Но есть в ней что-то такое, что иногда меня отталкивает. Я ей доверяю, но не до конца. Вообще мы знаем друг друга еще с детства, но бывают такие моменты, когда она кажется, мне совсем чужой и я ее не понимаю. Иногда, когда я что-то рассказываю, она смотрит на меня с жалостью и говорит «глупенькая». Наверное, эти черты у нее от матери, а сама она больше похожа на миссис Лешкович, свою тетю. Кстати, Павел тоже учится в нашем колледже. Он здоровается с нами, но вообще мы практически не общаемся. Он очень популярен, его все любят в колледже и все знают. И не за то, что у него миловидное лицо, а за… Даже не знаю, как это выразить. Павел – неординарная личность. Он интересен сам по себе, много чего знает, и к тому же обладает изысканным юмором. Да и внешность не подкачала. Он почти не изменился с того раза, как я его видела: те же золотистые кучерявые волосы, тот же невинный взгляд серо-голубых глаз. Конечно, он вырос. Ему, кажется, девятнадцать, так как он учится на пятом курсе. Значит, Анежка ошиблась тогда. Господи Иисусе, как давно это было!
Павел знаем много всего: историю Чехии, обычаи, темную сторону жизни, про день всех святых и все остальное. Он много говорит, но только малая часть из того, что он говорит - правда. Он не врет, просто у него хорошая фантазия. Он немного странный, может вскочить на середине урока и начать петь какую-то песню, а когда его наказывают, весело усмехается и говорит, что это было необходимо его душе. А иногда он собирает вокруг себя народ и начинает петь старинные песни, бренча на гитаре, а потом как всегда рассказывает какую-то мрачную историю, портящую всем настроение.
Сам по себе он наверняка лидер, но почему-то мне всегда кажется, что что-то его беспокоит. Что, я не знаю, но эту печаль в глазах он всегда пытается скрыть улыбкой и ироничными шутками. Вообще я бы хотела с ним общаться, но я знаю, что в их компанию пробиться трудно. Анежка иногда гуляет с ними, но это Анежка, а не я. Она может приспособиться ко всему, и она легкая в общении. С ней вообще легко. Всем, кроме меня. Со мной она другая.
В колледже мы не совсем уж одни. Наши друзья: Бренна – негритянка с миловидным лицом, Винс – англичанин, с показными джентльменскими замашками, и Мартин с Миколашем – два брата с четвертого курса. Нам неплохо живется в колледже, но все же мне чего-то не хватает. И я знаю чего, только сказать не могу.

***
Когда я вспоминаю эти дни, мне становится страшно. Картинки проплывают передо мной, и я ничего не могу остановить. И тени прошлого вонзаются в мои глаза острыми кинжалами, а моя жизнь медленно проплывает перед глазами. Я не в силах остановить это, я не в силах ничего сказать. Только зрачки испуганно расширяются, только они кричат: «Спасите! Не могу…»
Я чувствую себя…носферату. Раньше это состояние мне бы могло понравиться – теперь нет. Быть не мертвой, ни живой. Разве есть в это смысл?
Я думаю, что если бы у меня был шанс начать все с начало, я бы повторила каждый свой поступок, так как чувство, поселившееся внутри меня, было непобедимо. Как смерч налетело на меня мгновение…и все…тишина. Я не могу ничего изменить, не могу ничего сказать. Только глаза еще живут, а отблески луны все еще пытаются отражаться в них, но в этих глазах пустота. И осознание, что пришел конец, и ты…ты ничего не можешь сделать.
Как бабочка, ты бьешься о тонкое стекло. Тебе больно, боль окутывает все твое маленькое существо, напоминая о себе с каждым ударом…сердца. С каждым ударом о стекло, тонкое, прозрачное и с виду безобидное. И один вывод, один неоспоримый вывод я для себя сделала: есть вещи, безобидные только с виду, и они, именно они таят в себе больше опасности, чем любое видимое препятствие.
И я разбилась… Крылышки были слишком хрупкими и не устояли. Они сломлены, и я больше никогда не взлечу. Это и есть конец. По-крайней мере… для меня.

[Ramina]

О, что я вижу!)
Тинга, с возвращением в качестве писателя, молодец, что решила снова выложить Обратную сторону. С удовольствием почитаю)))
Ни пуха тебе, ни пера и побольше вдохновения))

[Vensana]

Тинг, не забрасывай. Очень проникновенно. Жду продолжение.

[avana]

Я с удовольствием почитаю дальше.
Мне очень нравится твой стиль и вообще - хорошая повесть! очень хорошая

[Смертя с метлой]

Я с нетерпением жду продролжения.

[Tinga]

Спасибо всем вам. Аван, Смертя - ваше мнение мне особо важно, так как обожаю то, что вы пишите) вот и продолжение.


Глава №2.

Каждый день похож на другой, каждый день я знаю с точностью до того, что кто скажет, что кто сделает и т.д. Дело в том, что я еще не могу управлять своей жизнью. Я пока не в силах что-то изменить. Я живу книгами, кино, живу маленькими эпизодами реальности и большими – иллюзий. Мой день складывается из нескольких брошенных мне фраз, которые или задели меня, или наоборот – понравились. И лежа в постели, я вспоминаю ни что иное, как их. Как я завидую тем, чья жизнь наполнена смысла, так как в моей жизни его нет. И что это за слово такое – смысл? Это, как бред сумасшедшего. Это всего лишь слово, придуманное кем-то, похожим на меня, но намного умнее. Бред? Другого и быть не может.
Так вот, мы определили, что смысла ни в чем нет.
Смысла нет. Как легко это сказать и как трудно поверить в это.

Сегодняшний день тоже должен был не иметь смысла. Поэтому я еще пыталась жить иллюзиями, только недовольный голос Анежки не давал мне сосредоточиться и то и дело, как маленького котенка за шкирку, вытаскивал из мира снов.
Веки еще слипаются, но я все же открываю глаза. Анежка уже одета, как всегда очень стильно, и уже накрашена.
- Почему так много спишь? – спрашивает она недовольно.
- Я не сплю, я живу, - отвечаю я, но ее взгляд объясняет мне, что иногда лучше молчать, чем говорить. Я понимаю, что день, не имеющий смысла, начат, и мне никуда от него не деться. Я не могу убежать за пределы реальности, которая сжимает меня в своих жестких рамках, не давая свободно вздохнуть. Предел реальности? А есть ли он?
На моем лице наверняка все еще задумчивое выражение, «потустороннее» - говорит Анежка, и поэтому она стаскивает с меня одеяло, одновременно что-то рассказывая. Только я еще не поняла – что именно.
На улице зима, и каким бы хорошим не было отопление в нашей комнате, увы, в одном белье я лежать не могу. Легкий холодок уже начинает окутывать тело, так что я встаю и одеваюсь. Потом следует все остальное, без чего не обойдется день, не имеющий смысла.
Арин с Петой уже давно нет в комнате. Ну и слава богу. Мы с Анежкой спускаемся вниз, где находится ресторан-столовая. Это уютная зала, где мы едим три раза в день. Есть еще одно кафе, в левом крыле, где можно просто посидеть и выпить кофе с бисквитами, впрочем – перекусить. В столовой как всегда много народу, но как это ни неожиданно, у входа мы сталкиваемся с пани Ханной. Когда я увидела ее в первый раз, она мне очень понравилась. И сейчас, когда глядя на эту женщину, такую элегантную и ухоженную в своем кремовом пальто, я на секунду пожалела о том, что кроме нескольких цветов, я, по своим самой же установленным принципам, ничего не могу надеть.
На лице Ханны загорелась улыбка. Она обняла Анежку, назвав ее Снежкой, а потом меня, как ни странно, хотя видела меня всего один раз и то, нам практически не удалось пообщаться. Мы узнали, что Ханна приехала повидать Павла после долгой заграничной командировки, но его почему-то здесь нет, а ее не пускают в комнаты. Не знаю, кто меня дернул, я предложила сходить за ним, а Анежка меня поддержала, так как хотела побыть с тетей подольше.
Поднимаясь по ступенькам на третий этаж, я все думала, как похожи Анежка и Ханна. Очень похожи. Конечно разница заметна, но у них одинаковые белокурые волосы и у обеих оливковый цвет кожи. Да и чертами лица они схожи, ведь все-таки Ханна, родная сестра Этны. Но эта схожесть так бросалась в глаза, теперь, когда Анежка выросла и одного роста с Ханной, что я все не могла перестать думать об этом, даже когда свернула в правое крыло. Там я только вспомнила, что не знаю комнату Павла, но мне повезло, навстречу выскочил Винс и как всегда по-глупому поцеловав руку, он с удовольствием сообщил мне, что Павел живет в комнате №66, куда я и направилась.

***
…62, 63, 64… Не знаю почему, но мне уже совсем не хотелось заходить к Павлу Лешковичу. Ладони вспотели, так же и тогда, когда…когда я подслушивала разговор Ханны и матери Анежки.
Неужели я боюсь? Боюсь признаться, что боюсь. Это вернее. Не знаю почему, но если меня попросили позвать там Мартина, или Винса, то я бы не медлила и сразу зашла бы. Но к Павлу зайти боюсь. Мне страшно заходить к человеку, который мне даже немного нравиться. Устыдив себя, я шагнула вперед.
№66.
Вздох, выдох…
Я постучала.
Никого.
Еще раз.
Тишина.

Даже моему терпению приходит конец, и я решительно открыла дверь комнаты. Уютная комната в кремово-синих тонах. Почти то же самое, что и у нас, только две кровати и множество стопок книг на полу у одной из них…
Вначале мне показалось, что никого нет. Но это было две секунды назад. Теперь я поняла, что на кровати кто-то лежит, но не знала, Павел это или его сосед по комнате. Кажется, Вацлав. Одеяло закрывало лицо, к тому же задернутые шторы не впускали ни одного луча солнца в комнату. Я осторожно шагнула вперед… Шаг…второй…и слегка отдернула шторы в сторону.
Свет мгновенно скользнул по стенам комнаты, придавая ей более живой вид. Я медленно двинулась в кровати. Сердце билось настолько быстро, что мне казалось, оно вылетит из груди. Я не могла успокоить себя, к тому же не понимала, в чем дело и чего я боюсь, когда бояться нечего.
Споткнулась, но успела ухватиться за стол, но шума не было. Под ногами лежала виновница моего падения – книга.
- Ч-черт… - я опустилась на пол, рассматривая книгу. Э. Блейлер. «Раннее слабоумие, или Группа шизофрений». Зачем Павлу эта книга? Дальше валялись Фрейд «Лекции по введению в психоанализ», Юнг, Ясперс, Лэйнг…
- Положи на место.
Я вздрогнула. Почему-то я чувствовала себя, как преступник, которого схватили на месте преступления. Мои нервы не выдержали, к тому же теперь я ясно видела, что это Павел, только в то же время это был не он… Не его ясные глаза и светлое лицо. Резкие черты лица и ярость, закипающая в них, настолько сильно на меня подействовали, что первым моим побуждением было бросать эти чертовы книги и выбежать отсюда, что я и кинулась делать. Но холодные пальцы схватили меня за руку и, повернув голову к нему, я встретилась взглядом с теми невинными, серо-голубыми глазами, которые никогда, никогда не смеялись.
- Прости, Павел, - начала я, пытаясь объяснить ему, почему я здесь и вообще, чего хочу. Вообще-то ничего. Или все же?..
- Вита, я не понял, что это ты… - мы наперебой начали извиняться, и, в конце концов, вместе засмеялись. Я успокоилась и теперь спокойно объяснила ему, что приехала его мама, и меня попросили зайти за ним. Павел печально улыбнулся, и как-то странно взглянул на меня.
- Если я попрошу…
- Да, - перебила я его. В данный момент я готова была сделать все, что угодно, только чтобы он не смотрел так, из-под опущенных ресниц, как маленький ребенок, не зная, одобрят ли его или нет.
- Ты можешь сказать ей, что меня нет. Что, например, сдаю социологию или что-то еще перед уроками.
- Павел, почему? – я не понимала его мотивов, но в данный момент это было не важно. – Тебе плохо? Ты выглядишь таким изможденным, уставшим.
Он опустил глаза, и тени под глазами стали заметны еще сильнее.
- Я не выспался. Только пришел.
- Что? – вырвалось у меня, но этого говорить не следовало, так как минута откровенности сменилась полной беззащитностью и замкнутостью. Губы Павла упрямо сжались, и он, уже играючи, спросил:
- Так ты не скажешь?.. – он слегка приподнял глаза, все еще глядя вниз. – Ханне?..
- Да, конечно, - ответила я, понимая, что большего уже не добьюсь.
Я собиралась уходить, как случайно наткнулась взглядом на фотографию в серебряной рамке, на столе Павла.
- Можно? – спросила я. Он кивнул. В данный момент я поняла, что было глупо бояться его. Он был таким безобидным, правда первые секунды я забыть не могла. Столько ярости было в его взгляде, обычно таком спокойном и умиротворенном.
- Павел?
-Гм?..
- А где Вацлав? – спросила я, разглядывая фотографию. Меня мало интересовало, где Вацлав, просто я не хотела, чтобы он видел мое состояние. На фотографии были изображены Павел с каким-то незнакомым мне парнем. Не знаю, что на меня тогда нашло, когда я разглядывала это, как-то по нездоровому бледное лицо, глубокие глаза, которые даже на фотографии манили своей глубиной. «И синие-синие…» - вспомнила я слова Ханны, еще тогда, когда… Как это было давно. Очень давно. В нем было что-то необыкновенное. То ли сочетание синих глаз, не просто синих, а цвета полуночной синевы, с темными, смоляными волосами, то ли это опасное выражение лица. Что-то в нем казалось мне совсем первобытным, почти диким. И я не могла понять что именно. Его рука лежала на плече Павла, доверчиво склонившегося к нему. А на лице, на этом диком лице было выражение гармонии и любви. Я не могла оторвать от него взгляда. Меня бросало то в жар, то в холод, и я не понимала, что происходит. Внизу, размашистым, но изящным подчерком, черными чернилами было написано: «Павлу от Янека».
- Ян... – тихо пробормотала я.
- Вацлав в кафе, - начал Павел и осекся: – Ты знаешь Яна?
На его лице, таком чистом и безупречном было написано недоумение.
- Я скажу твоей маме, - пробормотала я, и поспешно поставив фотографию на стол, убежала.
- Вита, - он вскочил и бросился за мной, но я бежала, подальше от него и подальше от бездонных глаз, таких ненастоящих, таких синих… А в висках пульсировала кровь, разливаясь по венам. Кровь, единственное, что дает нам жить. И слова полузабытой песни вслплыли в памяти, еще сильнее подавляя меня, еще сильнее мучая:
«I see hell in your eyes,
Taken in by surprise.
Touching you makes me feel alive,
Touching you makes me die inside…»


Глава №3.

Иногда я думаю, что бы произошло, если бы я тогда не зашла бы в эту комнату. Наверное, ничего. Жизнь бы текла спокойной рекой, без водоворотов и течений, без ничего, без смысла. Я понимаю, и постоянно напоминаю себе о том, что это было бы к лучшему. Но что поделаешь… Я зашла в эту комнату. №66. И я утонула в бездне, в глазах, которые пугали меня своей темнотой.
Я спустилась вниз, в столовую, и сказала пани Ханне, что Павла в комнате нет. Она растроенно покачала головой, и сквозь силу улыбнулась. Но невозможно было не заметить, как поблекло ее лицо, как оно постарело за одну секунду. И вся ее идеальная красота куда-то подевалась, испарилась в воздухе, оставив лишь едва заметный след на этом ясном лице.
Анежка странно взглянула на меня, как-то недоверчиво взмахнув бровями, и продолжила что-то говорить. Я подсела к ним за столик и попросила принести мне завтрак, в то время не сводя глаз с Ханны. Она мне нравилась всем: своими манерами, женственными и изящными, своим стилем одеваться, всегда безукоризненно и элегантно, и эти нежным взглядом оленьих глаз, цвета темного шоколада. Она что-то говорила своим мягким и чистым голосом, но я не слушала. Просто медленно попивала свой чай, ни разу не притронувшись к сэндвичам.
- Вита, ау! – раздраженный голос Анежки вернул меня к реальности. Я перевела взгляд на нее.
- Вы так похожи, - вырвалось у меня, и сразу же я услышала заливистый смех Ханны, к которому вскоре присоеденилась Анежка.
- Над этим ты так усердно думала уже полчаса? – витирая слезы с уголков глаз, смеясь спросила Анежка. Я заставила себя улыбнуться. Есть моменты, когда лучше притворяться полной дурой, чем выказать себя. Моменты, когда нельзя показывать свои истинные мысли и чувства, так как другие в эти самые моменты не в состоянии понять тебя. Я кивнула, и усердно занялась поеданием сэндвичей, хотя при первом же куске я поняла, что это неудачная идея. Кусок не шел в горло, и весь организм противился попаданию во внутрь этих сгоревших кусков хлеба с сосиской. К тому же этот сэндвич никак не ввязался с моим настроением и я поспешно его отставила.
- Ханна пригласила нас с тобой в гости на завтра. Завтра суббота, если помнишь. Пойдешь? – спросила Анежка, маленькими ложками глотая молочный шэйк. Первой мыслью было отказаться, но улыбка Ханны на меня подействовала и я кивнула.
- Кстати, возьмите с собой купальники. У нас закрытый бассейн. Так жаль, что Павла нет. Может, я смогу его дождаться после уроков? – сказала Ханна, когда мы уже договорились на субботнее утро у входа в колледж. Мой скверный характер выдавать себя снова себя проявил.
- Нет! – воскликнула я, и сразу словила на себе недоуменные взгляды обеих девушек.
- Почему нет? – начиная что-то подозревать, спросила Ханна. В этот момент мне было очень жаль ее. Ее глаза, такие же печальные, как у Павла, наполнились еще большей грустью и смирением. Как буд-то она понимала, что Павел просто-напросто не хочет ее видеть.
- Вацлав… - начала я придумывать обьяснение. – Его друг, сказал, что он сегодня весь день будет занят.
Анежка видимо успокоилась, но на лице Ханны ничего не отразилось. Она кивнула нам и бросив «Ладно, девочки. До завтра», вышла из столовой.
- Да что это с тобой сегодня? – набросилась на меня Анежка, сразу, как Ханна вышла.
В начале я уже думала рассказать ей все, как есть. Хотя, с другой стороны, что мне рассказывать? Мне уже начало казаться, что я себе просто придумала все. Почему я так удивилась, что Павла не было ночью в комнате? Вполне возможно, что он был с очередной девушкой в библиотеке. Там есть пару разделов, которые служат хорошим убежищем для желающих уедениться. А я себе напридумывала кучу глупостей.
А книги? Книги? Почему это так странно увлекаться психоанализом и читать книги Юнга или Фрейда? Что меня так удивило?
Фотография… И что такого на фотографии? Два друга, один из которых похож на ангела, другой на дьявола. Ну вот, опять твоя дурацкая фантазия. Там просто два красивых парня, один из которых обладает чертовски красивыми глазами. И что здесь особенного?
- Ничего, - ответила я скорее себе, чем Анежке, которая покачав головой, двинулась по направлению к кабинетам.
- У нас геометрия, пошли, - бросила она мне.
Я медленно пошла за ней.
Я видела много лиц, но все они казались мне чужими. Лица людей, моих однокурсников, или других, которые практически ничем не отличаются друг от друга. У них всех такие же проблемы, как у меня, такие же мысли, такая же жизнь. И каждое утро они, как и я, встают, чтобы учиться, забивать в свою голову много бесполезной информации, которая вряд ли когда-нибудь пригодиться им. Я – одна из них, но почему-то чувствую себя по-другому. В нашем возрасте все хотят быть непохожими на других, хотят выделяться, и не обязательно в хорошую сторону, а и в худшую. Для некоторых одним из способов самовыражения является одежда, для других – [навоз соплохвоста], для третьих – деньги, и т.д. А для других – ничего. И вот они ведут свою бесцельную жизнь, живя просто потому, что так надо. Они существуют, так как были рождены.
Есть еще люди, живущие сегодняшним днем. Их жизнь тоже не имеет смысла, но зато смысл есть в каждом их дне. Они живут так, как будто завтра погибнут, завтра их не будет. И это правильно. Но как я могу так жить, когда есть люди, за которых я отвечаю? Конечно, считается наоборот. Что это родители ответственны за нас, но на самом деле мы за них отвечаем. Ведь пройдет время, и уже нам нужно будет заботиться о них, а не им. Я также отвечаю за брата. Златка, который еще просыпается каждый день с желанием жить, желанием, которое очень скоро у него отпадет, если он не найдет что-то, или кого-то, кто будет поднимать его из той бездны, в которую он будет падать, и снова и снова, пока он не разобьется об скалы бытия.
И этот быт, он меня душит, убивает, зажимает в своих рамках, не давая взлететь, отнимая крылья. И никогда я не смогу расправить их и…

***

- Вита…
Я снова смотрю в эти вечно-печальные, голубые и по-детски невинные глаза Павла Лешковича. Анежка сразу же остановилась и двинулась к нам. Как это ей уйти, когда ко мне обратился сам Павел Лешкович? Ко мне, не к ней.
- Нам надо поговорить, - говорит он, и в его взгляде столько неуверенности, что я даже не знаю, как ответить. Я опускаю глаза. Нет сил смотреть на него. Он как ребенок, провинился, и не знает, накажут его или… Эта мысль уже была у меня. Ладно, спокойно.
- Зачем? – спрашиваю я. Анежка уже рядом, и заинтересованно смотрит на Павла.
- Могу чем-то помочь? – ее кокетливая улыбка меня раздражает, но я же не могу попросить ее уйти. Но зато это может сделать Павел. С самым невинным видом он улыбается ей:
- Кузина, можно нам с Витой поговорить наедине?
Это был хорошо рассчитанный удар и он точно прошелся по самолюбию Анежки. Мне даже стало ее жаль. Она смотрела на Павла точно не как на кузена, и эта его фраза точно дала ей понять, что он относится к ней только как к младшей сестре. Краска пошла по ее лицу пятнами и я двинулась к ней, стараясь прикрыть. Она обиженно, но гордо подняла подбородок и отошла.
Павел выглядел сконфуженно. Почему? Без понятия, но это было так. Он нервным движением белых пальцев почесал подбородок, на котором тонкой линией темнела бородка, и хмуро взглянул на меня.
- Я не сильно ее?...
Я поняла, что они имел ввиду и покачала головой.
- Думаю, ей н понравилось твое обращение – кузина.
- Да вообщем, мне плевать, веришь? – ухмыльнулся он. – Так вот, я хотел…
Звонок, своим противным громким звоном прервал нас. В кабинеты после звонка не впускали поэтому я подняла руки, в смысле «Прости. Не виновата» и поспешила в кабинет.
- Потом поговорим, - воскликнул Павел вслед.
Когда я зашла в кабинет, то увидела, что место рядом с Анежкой занято Бренной. Я недоумевающее взглянула на нее, но она всплеснула руками.
- У Бренны нет учебника, поэтому…
Я не дала ей договорить, и раздраженно покачав головой изрекла:
- Я понимаю, почему.
На уроке геометрии я сидела с Винсом, чем очень разозлила его девушку. Но он ухмыльнулся и заявил, что пускай она немного и поревнует, полезно.

***
Последний урок - всемирная история. На переменах мы с Анежкой практически не разговаривали, она даже не подходила ко мне. И я молчала, хотя не понимала, в чем дело. Неужели она обиделась на меня из-за Павла. Весь день я была с Мартином и Миколашем. Они пытались развеселить меня, но скорбную мину с моей физиономии убрать у них не получалось.
Мне что-то нехорошо. Я смотрю в окно, и передо мною спортивная площадка, на которой весной и в начале осени мы проводим утренние разминки. Снег не очищен и белым покрывалом покоится на турникетах, на дорожке, на площадке для баскетбола и кортах. На стекле пар, и я прислоняю руку к нему. Остается след, такой призрачный и неживой. Скользкий, зеркальный…
Как все-таки красива рука. Она так изящно построена, так продумана каждая мелочь, каждый сустав, каждый изгиб. И не только рука, весь наш организм построен сложно и химерно, каждая вена имеет свою дорогу, каждый орган – свои цели, свои функции. А сейчас мы будем говорить о войне и меня будут спрашивать о датах, когда эта красота, неприкосновенная красота человеческого тела уничтожалась, осквернялись. Не людьми, а войной. И я вынуждена буду рассказывать, и слушать этот до ужаса монотонный голос учительницы, внимать ее словам… Как мне это надоело! Говорить то, что не хочешь, заниматься тем, что ненавидишь. И жить, жить этим. В ушах начало шуметь. Я была одна. Мартин с Миколашем были в своих кабинетах, Анежка с Бренной видимо просто не замечали меня, но это ничего, завтра все будет как прежде. Винс галантно обхаживал свою девушку, решив, что ревновать ей хватит, еще и решит отомстить.
Чтобы унять этот шум, я надеваю наушники и включаю очередной диск. Бархатистый голос солиста приятно отвлекает меня от действительности. Я уношусь в другой мир, мир тьмы, но не настоящей, а воображаемой. В нем нет жестокости и насилия, нет уродства, нет калек, нет бедных. В нем только завораживающая сила звука, гитары, человеческого голоса, призывающего к единству, призывающего оттолкнуть эти рамки, которые как клетки в зоопарке сдерживают нас и принуждают к бездействию. Я закрываю глаза и вижу вдохновение, красоту тьмы и его обратную сторону, лишенную насилия и жестокости.
Но пронзительный звук звонка возвращает меня к действительности, когда кажется, что я уже совсем близко…к чему? Не знаю. Ничего не знаю.

[avana]

ага! прода!))
щас по аське наболтаюсь и пойду читать)
на сон грядущий, так сказать

[avana]

Здорово,
мне очень нравится Особенно размышления Виты, очень интересно построены и близки мне почему-то.

Да, и можно еще такой вопрос - где, собственно, происходит все дело? Какие-то знакомые имена, но не могу угадать страну.. Польша, Венгрия, Сербия какая-нибудь?.. Хотя вообще это непринципиально, но все же ты не случайно давала героям такие имена =)

Вообще игра контрастов волшебная - девочка-интроверт, Анежка, Павел так и вообще образ на пять с плюсом. )

Одним словом, не забрасывай ни в коем случае Я буду ждать.

[Tinga]

пасиб)) мне приятно, что тебе нравится. Действие происходит в Праге, Чехословакия.

***
Мы все превратились из индивидуальностей в детей, которые послушно должны внимать словам учителя, даже если эти слова для нас ничего и не значат. Мы конспектируем ее лекции, время от времени отвечая на вопросы. И что самое главное, никто из нас не должен возражать, не должен высказывать своего мнения, хоть у нас и царствует демократия. А что она нам дает? Ничего, кроме показной свободы, которая еще сильнее сжимает нас, давая выбор. Теперь мы должны решать, становится нам плохими или хорошими, и это труднее, чем, если бы были законы, узкие законы, которые помогали бы нам освоится с нашей жизнью. У нас есть выбор, хоть и неосознанный, и мы должны выбирать. Тоже неосознанно, но это неважно. Главное, что он есть, этот выбор.
- Вита Гэвал, вы будете отвечать? – церемонно поправляя брошь на старом, ранее бывшем в моде костюме спрашивает учитель. Ее узкие глаза неотрывно смотрят на меня. А я сжимаюсь, так как не могу, не должна сопротивляться… Чтобы я не говорила, на данный момент она стоит выше меня, поэтому я не имею права молчать.
- Да? – осторожно спрашиваю я.
- Отвечайте на вопрос! – вспылила учительница, а в кабинете раздаются приглушенные смешки и шепот. Я слегка смущаюсь, но что значит для меня эта женщина, чтобы я так себя вела? Сразу в глазах появляется блеск и я уверенно улыбаясь, прошу:
- Вы не могли бы повторить воп…
- Не могла бы! – кричит учительница, зло уставясь мне в лицо. Она явно ожидает, что я вспылю и не сдержу себя, но я так же уверенно продолжаю смотреть ей в глаза. Минуту мы сверлим друг друга взглядом, и, наконец, она сдается.
- Расскажите мне про военные действия под Верденом, - требует она, нервно поправляя на углу парты мою тетрадь, сухими худющими пальцами теребя кончик. Меня изрядно раздражает эта ее манера, и я резко двигаю к себе тетрадь.
- Ну? – опомнилась, наконец, она. – Вставайте.
Встаю, и чувствую, что все в данный момент ждут, чем же это закончится.
- Дата, - требует старая мымра.
- Не знаю, - отвечаю я. – Начиная с 1914 до 1918.
- Что вы несете, Гэвал? – спрашивает мымра с нетерпением. – Я не спрашивала вас о дате начала и конца войны.
- Какая разница, о каком годе говорить, - мое терпение исчерпано. Все, больше молчать не буду. – Какая разница, в каком году умирали люди? В одном больше, в другом меньше. Я не хочу учить эти даты и не буду.
- Гэвал, - предупреждение.
- Что? – невинно хлопая глазами, отвечаю я. – Зачем говорить о каких-то конкретный боях? Ведь люди умирали на протяжении этих годов постоянно. Они умирали, хотя еще только начали жить. А вы меня просите рассказать о военных действиях? Так вот, и под Верденом также умирали люди. Им так же было страшно умирать, как и в любом другом месте. Они лежали в своих грязных окопах, ожидая взрыва снарядов, прислушиваясь к каждому звуку, треску, чтобы вскочить и идти убивать противника. Противника, которого на самом деле не ненавидят. Они вынуждены были убивать, чтобы их самих не убили. И не важно о ком я говорю, о французах, американцах, немцах или других. Не важно! - я уже кричала, ладони вспотели, а глаза неистово сверкали. Я чувствовала недоуменные взгляды на себе и встретилась взглядом с Анежкой, легко прочитав по ее губам такое знакомое «глупенькая».
- Гэвал, опомнитесь, - голос старой мымры, все жизнь просидевшей в этом кабинете и заучивающей важные даты меня бесил. – Садитесь, я ставлю вам четыре балла. (прим. ав: в Праге пятибалльная система оценивания, только пять балов равно единице, следовательно, четыре бала – это два).
Я села, чувствуя в себе еще бурлящую непокорность, которая разливалась по моим венам как самая чистая кровь. Моя душа рвалась к мятежу, но я ее постоянно сдерживала, и то, что наконец-то я дала себе волю, было просто чудесно.

***

В этот день нам с Павлом не довелось поговорить. Позже, он рассказал мне, что ему звонил Ян и он срочно поехал к нему. С Анежкой все обстояло значительно труднее, хотя в комнате она сделала вид, что ничего не произошло и пожелав спокойной ночи, улеглась. Утром, она, как всегда, разбудила меня, утверждая, что мы опаздываем в гости к Лешковичам.


Глава 4.

Ничего особенного не происходило. Такое же утро, лишенное смысла, такой же день… Хотя нет, не совсем. Этот день обещал мне что-то новое. Мне было интересно повидаться с Ханной и увидеть их дом. Анежка все утро щебетала, расписывая свой новый купальник, который она думала, пригодится только к лету. Я молча улыбалась. Она начала отходить от наших цветов, купальник был ярко-розовых тонов с сиреневыми лилиями. Я думала, будет ли Павел дома, и почему-то очень этого хотела. Нет, я не была влюблена. Просто мне хотелось его увидеть. Разве есть в этом что-то предосудительное?
В конце концов мы собрались. Я была в своих черных джинсах и такой-же черной футболке в обтяжку. На ноги я в первый раз за год надела свои найковские кроссовки. Они были черные, с серебристой подошвой. Модель прошлогодняя, но мне она нравилась. Анежка была одета несколько по иному. Красный, вельветовый брючный костюм, идеально сидящий на ней, только совершенно не подходящий к золотистым волосам и оливковой коже. В раздевалке мы забрали верхнюю одежду: пальто и дубленку, и вышли на улицу.
В лицо сразу подул свежий воздух. Щеки покрылись зимним румянцем, а кожа приобрела тот нежный оттенок, который не имеет ни одна пудра. Я улыбнулась новому дню, и он улыбнулся в ответ. Смешно, но именно такое чувство у меня было. День обещал иметь капельку смысла. Вся тьма раздвигала полог, пропуская свет, нежный и ясный. Имеющий смысл… Слабый, но это факт.
У калитки нас ожидала Ханна, как всегда изящная и улыбающаяся. Она сегодня так и излучала тепло. Оно горячими потоками исходило из ее глаз, губ, волос, цвета спелой пшеницы. Персиковая дубленка еще сильнее подчеркивала ее женственность. Расцеловав нас в обе щеки, Ханна повела нас к стоянке. За это время она успела нам сообщить о том, что сегодня Павел приедет домой, так что мы отлично проведем день.
Мы сели в ярко-вишневый форд и покатили. За рулем сидела Ханна. Она сразу же включила какую-то слащавую музыку на всю громкость и улыбнулась нам, обнажив все тридцать два зуба. Анежка довольно засмеялась. Он сидела на переднем сидении рядом с Ханной. Я же сидела сзади и попыталась не скорчить гримасу при звуках этой попсовой музыки. Я ненавижу эти слащавые голоса, поющие о любви, предательстве, о дружбе настолько мелочно, что завтрак просится обратно. Конечно, я не имею право осуждать их, но как можно слушать очередную безголосую дурочку, вышедшую на сцену, как на панель? Ладно, проехали.
Машина катила по изумительным, ранее мне незнакомым улицам. Я открыла окно и ветер волной хлынул мне в лицо. Я задышала чаще, сильнее вдыхая этот изумительный, неизвестно откуда взявшийся аромат хвои. Вскоре я поняла, что мы едем по дороге, выложенной посреди леса. Знакомая музыка любимой группы, из машины, обогнавшей нас, привлек мое внимание. Черный МакЛарен немного приостановился и теперь ехал вровень с нами. Я увидела высунувшуюся золотистую голову, которая улыбнулась Ханне. Павел? Он помахал мне, но сразу же я услышала раздраженный, но слащавый голос Анежки:
- Вита, закрой, пожалуйста, окно. Мне что-то холодно.
Попыталась не нагрубить ей и стиснув зубы, нажала на кнопку. Стекло, противно скрипя, поднималось вверх, не давая входа ветру и свежему запаху хвои. Я все еще продолжала смотреть на черный МакЛарен, несущийся теперь уже впереди. Павел был не один в машине. Там был еще кто-то. Кто-то темноволосый… Неужели я увижу Яна? Сердце застучало, как при аритмии, и я постаралась вздохнуть глубже.
- Вита, дорогая, ты хорошо себя чувствуешь? – в зеркальце я словила встревоженный взгляд Ханны.
- Гм… Да, отлично, - я уже пришла в себя. – просто вспомнила, что забыла маме позвонить.
Я быстро набрала домашний номер на мобильном, и приложила трубку к ушам. Гудок… Длинный. Теперь еще один, еще…
- Вита? – голос мамы, еще сонный.
- Я разбудила, мам? – спрашиваю я.
- Нет, нет, - ответ. – Просто только встала. А ты чего не дома?
- Я останусь в школе сегодня. Нам надо сочинение написать.
- Ладно, Вита. Но не пропадай. Звони.
- Хорошо, пока.
Я врала не дрогнувшим голосом. Это было дело привычки. Просто я знала, что меня никто не пустит на выходных в гости к Ханне, так как мама знает Этну, а Этна не очень и хорошо отзывается о сестре. Ну, неважно. Это не мои проблемы, и вряд ли у меня со Златком будет что-то подобное.

***

У Лешковичев на самом деле что-то вроде квартиры, но точно не дом. Просто у них соединены три этажа, на первом из которых закрытый бассейн и спортзал, второй – это холл, столовая и спальня родителей, а третий этаж полностью принадлежит Павлу. Неплохо, я бы сказала. Анежка была в восторге.
Когда мы вошли, сразу было понятно, что Павел и тот, второй, уже дома. Мы сразу поднялись на второй этаж. Ханна попросила нас быть, как дома. Мы устроились на кремовом кожаном диване, потягивая шейк из цветных трубочек. Мне нравился интерьер их дома, но в то же время, внутри, я понимала, что лично я бы сделала все по-другому.
Лучи солнца, вместе с потоками ароматного, зимнего воздуха врывались сквозь раскрытое окно, пока в комнату не заскочил Павел и не захлопнул окно, ссылаясь на то, что холодно. Он учтиво поздоровался с нами, но мне почему-то было неловко. Такое чувство, что ему было все равно, есть мы тут или нет. Ведь пригласила нас Ханна, которую он даже мамой почему-то не называл. Всякие мелочи, картины, вазы, цветы, дополняли комнату, делая ее более просторной и светлой. Этому же способствовало великое множество зеркал и деревянный камин в центре комнаты.
Павел даже не присел, просто улыбнулся и поднялся на третий.
- Хочешь, последим за ним? – предложила Анежка. В этот момент у меня появилось желание дать ей пощечину, но я сдержала себя. Иногда мне очень трудно себя сдерживать, но в этот раз я смогла.
- Не будь идиоткой, - ответила я. Анежка нахмурилась. Я отлично понимала, что назревает конфликт и что виной ему не только она, но и я. Но мне не хотелось ничего предпринимать. Совершенно ничего. Вот я и отвернулась и стала снова потягивать кисловатый шейк с киви. Обожаю киви. Это самый вкусный фрукт, который только есть. Я обожаю потягивать его одними губами, еще не очищенный. Но к сожалению, это считается некорректным. Так что я так стараюсь не делать.
Я хотела увидеть Павла и меня бесило, что даже, когда Ханна принесла кофе с пирожными, он, или они, не пришли. Это было просто…невежливо. Хотя, конечно, это не он виноват, что его мать пригласила двух малолеток из школы, одна из которых считается его кузиной. Я зло усмехнулась своим мыслям.
Иногда я чувствую себя злой. Именно злой, готовой бить, причинить боль, разорвать на куски, но в то же время я ненавижу эту себя и всегда пытаюсь сдерживать себя. Не могу сказать, что я увлекаюсь садо-мазо, но иногда даже боль может привлечь меня. Тогда я прикусываю себе нижнюю губу и пытаюсь думать о чем-то другом. Боль не должна мне нравиться, и я это знаю. Тогда почему?
Ханна весело улыбаясь, сообщает, что милый Генри немного опаздывает. Он видите-ли, на работе. Интересно, что он делает на работе в выходные? Все, заткнись, говорю себе, и пытаюсь сосредоточиться на беседе.
Сверху гремит моя любимая песня из области тяжелого рока. Ханна хмурится, и говорит, что не переносит, когда Павел включает «такое» так громко. Она, видите ли, не запрещает ему слушать «такое», но эта музыка содержит в себе столько негативной энергии, что невозможно вот так…ничего не предпринимать. Я усмехаюсь, но снова молчу. Моим родителям тоже не нравится музыка, которую я слушаю. Это, конечно же, ничего не изменяет, но все же мне смешно. Как это глупо, говорить о негативной энергии того, чего не понимаешь. Ведь это не дрянь какая-то. Я улыбаюсь, когда она спрашивает, не права ли она. Анежка говорит, что вообщем она права, но все же в этой музыке нет ничего плохого. Во-второй раз за день у меня возникает желание дать ей по морде, грубо выражаясь. Ведь мне она говорит совсем другое! Ладно, зачем все преувеличивать? Вся наша жизнь основана на лжи, на недоверии и предательстве, так зачем расстраиваться из-за мелочей. Смешно, что я этого не понимаю. Ха. Мне кажется, я сейчас разревусь. Почему бы Павлу не спуститься сюда?
И, как ни странно, он спускается. Но не один. Я вижу, как за ним, по лестнице, шаг за шагом спускается еще кто-то. Ян. Просто Ян, и все. Я не могу себя заставить отвернуться от него и не глазеть. Они подходят к нам. Лицо Павла светится, он, кажется, счастлив. Но а вот Ханна сразу мрачнеет, хоть и пытается это скрыть. Но это видно за километр. Глаза поблекли, лицо стало сероватым, вся она скрючилась и испуганно смотрит на парней. Хотя вряд ли Яна можно назвать парнем. Не могу представить его играющим в баскетбол или футбол, в яркой футболке отдыхающим на пикнике, или… На знаю, не могу. Он спокойно рассматривает нас, так, как сделал это Павел, впервые увидев меня. Равнодушно, и спокойно.
Попытаюсь объяснить, что представлял из себя Ян. Он был высокий и худощавый, не худой, а именно аристократично худощавый. У него темные, затягивающие в омут глаза, темные той синевой, которая бывает только в полночь, когда на небе ни единого облачка, и тьма ночи еще не полностью овладела миром. Это наверняка самое примечательное в нем. Эти глаза, сулящие гибель, и в то же время жизнь, наполненные странной усталости и знания. В них нет бренности, они похожи на глаза взрослого человека, повидавшего слишком много на своем жизненном пути и получившего от жизни слишком много пощечин. Вот что это такое… Униженные глаза, но не сломленные, полные боли, но борющиеся. И они сверкали на этом бледном лице, как-то по-нездоровому бледном, обрамленном иссиня-черными волосами. Каждое его движение было наполнено грации и ловкости. И еще… О, господи. Вместо правой руки, начиная с локтя, у него был протез. Это было жутко, не уродливо, нет, но именно жутко. И когда я встретилась с ним взглядом, в этом взгляде было столько боли, будто он боялся, что над ним будут смеяться, будут унижать его, бить.
Павел попытался улыбнуться и положив руку на плечо Яна, пристально на нас взглянул.
- Это мой друг, Ян, - сказал он нам. Анежка тоже на него глазела, но все же…что-то было не так. Она скорчила на лице что-то похожее на улыбку.
- Привет Ян. Я – Анежка, - и протянула ему правую руку. Ян было протянул руку, но потом вздрогнул и убрал ее. Анежка вдруг поняла свою оплошность, но протянуть ему левую руку не додумалась. Это был уже третий раз, когда я хотела ее удушить. Но я этого конечно не сделала. На лице Павла я прочитала смятение.
- Меня зовут Вита, - сказала я.
- Здравствуйте, - пробормотал Ян и сел напротив. Ханна улыбнулась ему и кивнула.
- Здравствуй, Янек, - сказала она.
- Ян, - перебил ее тот, как-то ухмыляясь одним кончиком губ. – Не люблю, когда меня так называют.
Голос источал мед, но на самом деле в нем был метал, и черный бархат, мягкий при поглаживании в одну сторону, и шершавый – в другую.
Ханна растерянно кивнула и налила нам всем кофе.
- Хорошо. Конечно. Ян, - словно оправдываясь сказала она.
Почему-то я вспомнила фотографию и подпись на ней. Это был не подчерк Павла, его я видела. Так что…скорее всего, он имел ввиду, не люблю, когда меня так называют чужие люди. Так я это поняла. Не знаю, в каких отношениях состояли Ян и Ханна, но уж точно не в самых близких. По-крайней мере так не скажешь, хоть раз посмотрев на них. Во взгляде Яна чувствовалось что-то, очень близкое к неприязни, горечь, которую как-то надо скрыть. И боязнь… Как будто она имеет какое-то влияние на него. Мне почему-то стало интересно, как живет сейчас Ян. Он весь был ухожен и был одет уж точно не дешево. Так что с ним сталось после детского дома? На эти вопросы я ответа не имела и уж точно вряд ли получу. Так что мне оставалось только молча разглядывать его, постоянно пряча взгляд, когда он смотрел на меня.

***
Ян оказался немногословным и тихим. Он был очень сдержан, иногда кивал, когда его о чем-то спрашивали. Чем-то он меня бесил. Какая-то надменность была в его словах, когда он отвечал на гостеприимные вопросы Ханны. Левой рукой он двигал вполне ловко и спокойно. Хотя, разве у него есть выбор? Либо он научиться двигать этой рукой, либо вообще будет обходится без рук. Впрочем, у меня было двойственное мнение о Яне. Он меня притягивал, не отрицаю. Но в то же время я немного его боялась. Боялась узнать правду о нем, о том, кто он и чем занимается. Но я думала только о нем, Павел резко отошел на задний план. Конечно, я все еще считала его привлекательным, но рядом с Яном Павел выглядел бесцветным, блеклым. Мягкие локоны теряли свой золотой цвет в сравнении с иссиня-черными волосами, голубые глаза казались слишком детскими, по сравнению с двумя горящими огнями.
Страшно… Вошел мистер Лешкович. Почему-то он мне показался очень холодным. У него стальные глаза за стеклами модных очков, придающих ему, и без того выглядящему очень представительно, излишнюю интеллигентность. Все это может оказаться иллюзией, но мне он не понравился. Ян с Павлом вышли покурить. Ханна жалобным голосом сообщила, что никак не смогла отучить сыночка от этой вредной привычки. Анежка ей поддакивала, Генрих тоже выразил свое мнение, состоящее в том, что пару раз странно хмыкнул. Ханна предложила нам пойти поплавать в бассейне. Анежка была не против, да и я тоже. Мы взяли сумки и пошли вниз, переодеться. По дороге Анежка держалась впереди от меня. Хм… Ну конечно, она видимо обиделась. Мне было, если честно, по фигу.
Я очень разочаровалась в Ханне. Она, такая добрая и современная, оказалась просто ханжой. Ненавижу таких людей. Выдают из себя супер-добродетель, а на самом деле простые лицемеры. Химерно это все… мне не нравится.
- Ты обязательно должна была унизить его? – спросила я у подруги в раздевалке. Анежка странно взглянула на меня, буд-то бы не понимая, что я имею в виду. Потом покрутила пальцем у виска и отвернулась. Я не выдержала.
- Господи, Анежка, кто в тебя вселился? Ну какого было издеваться над ним? Я же знаю, ты не просто так это сделала.
Она повернулась и глаза ее как-то нездорово и неприятно сверкнули.
- Ты меня раздражаешь. Хватит строить из себя святую, хорошо?
- Это я из себя строю святую? – не выдержала я. – Да ты просто…
- Ну, что я? Почему я это сделала? Да чтоб этот высокомерный ублюдок не сильно нос задирал. То, что он так богат, не значит, что он может задираться.
- Анежка, да ты видела, в каком он состоянии?! Он сирота, ты понимаешь? – вспылила я. Я редко выхожу из себя, но эта сучка меня здорово взбесила.
- Нет, не сирота. Его бросила малолетняя мамочка. Но когда выросла, то видите ли опомнилась. Вышла замуж за какого-то богатого урода, и теперь живет поживает. И сыночка уже может забрать, - в голосе Анежки сквозило что-то, напоминающее зависть. Я не узнавала эту милую девочку, это была не Анежка, не та невинная, наивная и добрая девочка, которая всегда останавливалась, когда я не успевала за ней и весело смеялась. И когда она так изменилась? За какое время? Почему я не заметила эту перемену вовремя, чтобы остановить ее?
- Так это же хорошо, что его мать забрала его, нет? – спросила я, отходя на шаг назад.
- Ой, Вита, ты такая глупенькая, - бросила Анежка и натянув бретельки супермодного бикини, вышла из раздевалки. Я покачала головой. Черт, почему? Слезы закипали на глазах. Я верила в нее, а она оказалась еще одной моей иллюзией, еще одним вымыслом. Вот и все, Вита, тебя хорошенько встряхнули. Так чего же ты хочешь? Яна. Яна? Логично, это уже просто бред. Я решила, что не плохо бы окунуться в холодную воду и вышла из раздевалки, накинув на себя махровое полотенце.

[Vensana]

Как и говорила - проникновенно. Только надеюсь, что это не превратится в любовную историю с Дракулой. Мне лично Павел очень нравится. Жаль, что он так резко отошел на задний план.
Пиши, не бросай)

[avana]

А я вот как раз очень надеюсь на любовную история
Замечательное продолжение

[del]

Настоящий автор не бросает а рвёт.

[Tinga]

Да, только рвать-то нечего. Я уже столько всего порвала из раннего, до того, как пояаидся компьютер. Так что теперь меня больше устраивает Delete
Спасибо, что читаете.
Вэн, это не совсем любовная история. Но и это тоже есть.

[Tinga]

***
Бассейн находился в просторном помещении, стены которого были украшены лианами и кактусами, ну, еще какими-то растениями, которых я не знала. В углу были расположены тренажеры, а на другой стороне – что-то вроде бар-кафе, с плетеными столами и стульями. Стены были полностью зеркальными.
Вода в бассейне была чистого, синего цвета, а расположенные на глубине пяти метров лампочки придавали воде еще какой-то мистический, призрачный оттенок. Уже темнело. Окон не было, но все же они были в соседней комнате, и там тоже было темно. Анежка уже нежилась в воде, плескалась с детской непосредственностью, снова напомнив ту милую девочку с золотистыми косичками. Я стряхнула с себя этот образ и положив полотенце на плетеный стул, подошла к воде. Никогда не любила лесенки, да и сейчас я просто хотела прыгнуть вниз. Вода казалась такой манящей, такой хрустальной, а лампочки так и сверкали своим теплым светом. Было тепло, но я почему-то продрогла. В воде будет теплее. Я приготовилась прыгнуть.
- Ударишься, - услышала я за спиной голос, и повернувшись, увидела возникшего из тьмы коридора Яна. Павел шел за ним. Почему-то я почувствовала себя совершенно не одетой, когда они подошли, хотя Павел сам был в плавках. Я почувствовала на себе взгляд Яна и посмотрела ему в глаза. Они были спокойными, и…невероятно красивыми, в этой темноте, освещаемой лишь фонариками из воды. Мы могли включить свет, но я не захотела. Так красивее.
Ян был полностью одет, то-есть как, полностью. Он был в тех же черных брюках из той мягкой, и в то же время шершавой ткани, которая не знаю, как называется. Белая рубашка была полностью расстегнута, открывая совершенную грудь и накачанный живот. Даже кожа на теле у него была того бледного оттенка, что и на лице. Волос на коже не было вообще, как у фарфоровой куклы, хотя бледность эта не настолько бросалась в глаза. Поврежденной руки не было заметно под длинным черным плащом, накинутым на плечи. Я не могла оторваться от него, пока не услышала хриплый смешок. О, черт. Я покраснела и еле подняла глаза, положив руки на грудь. Поза защиты, только от него защищаться мне не хотелось. Наоборот, желание быть рядом, прикасаться к нему, практически затмевало все остальное.
Анежка что-то сказала, но на нее никто не обратил внимание. Или мне так показалось. Я нервно топталась на месте, и в конце концов не выдержала и повернулась, чтобы прыгнуть.
- Я же сказал, ударишься, - снова голос, похожий на черный бархат. У меня почему-то мурашки от твоей шершавости, двойственности, Янек.
Я повернулась.
- В начале бассейна глубина всего полтора метра. Ты ударишься головой, - вполне осведомленно сообщил он. Глаза в это время казались почти черными.
Павел подошел ближе и ухмыльнувшись, подвел меня за руку к лесенке, как маленького ребенка. Послышался смех Анежки. Она лежала на воде, слегка приподняв голову, и золотистые волосы, как паутина русалочьих волос лежали на воде.
- Я понимаю, Павел, - осторожно сказала я. Он, улыбнувшись, кивнул. Я уже погрузила одну ногу в воду, как Павел спросил:
- Так ты его раньше не видела?
Я вздрогнула и повернула голову. Чего? Кого не видела?
Ян, как подкрадывающийся на охоте тигр, подошел к нам.
- Янека, ты же его раньше не видела? – улыбнулся Павел. Послышался всплеск воды и к нам подплыла Анежка. У нее осыпалась тушь на глазах, но если бы я ей сказала, у нее истерика началась бы. Точно.
- Нет, не видела, - ответила я и Павел с Яном обменялись «не знаю, что значащими, взглядами».
- В чем дело? – спросила я.
- Да, нет, Вита. Ничего, - заверил меня Павел. – Просто я не совсем понял, почему ты тогда так удивилась, увидев его на фото.
- А, - промычала я в ответ и бросилась в воду. Вода приняла меня целиком, обволакивая и лаская все тело. Я не знала, что сказать. Сквозь пелену воды я услышала смеющийся голос Анежки.
- Это у нее любовь с первого взгляда.
Павел ухмыльнулся, Ян опустил глаза, посмеиваясь. Объяснить это не могу.
- Очень смешно, - выплыла я. Это все, что мне пришло в голову.
- Ты считаешь, что любить меня, это смешно? – глубокий голос Яна привел меня в замешательство. Мне и в голову не приходило, что он мог принять мои слова на свой счет. Павел поднял руку в непонятном жесте, и зашел в воду.
- Будешь плавать? – спросил он тихо у Яна. Тот покачал головой и подтащив стул к краю, расположился в нем. Я все еще напряженно вглядывалась в его лицо. Когда Павел оказался рядом, в воде, я спросила:
- Он обиделся? – но меня перебил Ян.
- Ты не ответила на мой вопрос, Вит-та…
- Я не говорила, что тебя смешно любить, ты вообще… - я не нашлась, что сказать. Ты прекрасен? Попахивает любовным романом. Прикольный – меньше всего Ян выглядел прикольным. Сексуальный? Я слишком стеснительна, чтобы в лицо сказать такое парню.
- Ну, что я?.. – он слегка облизнул губы, как довольный, сытый кот, не отрывая от меня взгляда и я поспешно погрузилась в воду по плечи.
- Ты… Ну, ты… Привлекательный, - пробормотала я и нырнула глубоко под воду, как ни глупо это не было. Мне было страшно выныривать, но в человека амфибию от страха я не превратилась, поэтому пришлось таки выплыть. Павел подбрасывал вверх Анежку, и она истошно повизгивая, прыгала, своим падением нарушая тишину этой залы и расплескивая воду.
Ян, задумавшись, откинулся на спинку кресла, покуривая сигарету и закрыв глаза. Ресницы у него были длинные и черные… Захотелось прикоснуться к ним, но… Я снова поплыла вперед.
- Хочешь подброшу? – спросил Павел, подплывая. Волосы у него теперь казались темными, и ангелом с картин он казаться перестал, хотя глаза все еще искрились лучистым светом. Тонкая кожа блестела. Павел выглядел младше, намного младше Яна.
- А вы…с Яном… - начала я.
- Ну? – брови парня сошлись на переносице.
- Ровесники?
Павел засмеялся, лучистым, ясным смехом.
- Вита, ну неужели нельзя спросить просто сколько лет Яну, если именно это тебе и хочется узнать?
Я смущенно улыбнулась, и Павел подплыл поближе.
- Янек, сколько тебе лет? – воскликнул он.
Ян, медленно и лениво открыл глаза, и сразу тень ресниц отразилась на коже. В темноте его бледность очень бросалась в глаза.
- Около воось-смиста, - ответил он, растягивая слегка слова, буд-то играясь с ними. Сигарету из рта он видимо решил не вынимать.
Я засмеялась, но поразилась его серьезности. Он даже не улыбался. Павел стразу же поник. Лицо его приобрело встревоженное выражение.
- Ему где-то под двадцать два, - бросил мне Павел, подплывая к лестнице. Я кивнула, и снова нырнула.
Господи, как хорошо было в воде. Она так освежала. Волосы, длинные и темные, окутывали тело. Когда я выныривала, мне почему-то захотелось открыть глаза, что я и сделала. И сквозь пелену воды, я различала склонившегося к воде Яна, его очертания.
Темные, как туман… Я вижу его глаза.
Почему-то страшно, и сердце бьется сильнее.
В чем дело?
Какая-то иллюзия… Это не Ян.
Я полностью выплыла и теперь смотрю в глаза…не в его глаза.
Господь. Дьявол. Что в них отражается? Преисподняя, вот что.
Глаза, полные уже не боли, а страха и непонимания. Лишенные смысла.
Неужели и твои глаза их лишены? Ян, пожалуйста.
Протягиваю руку… В ответ тянется бледная рука с узкими длинными пальцами, с острыми, красивыми ногтями… Бледная кожа, еще более бледная чем на лице и на груди. Это невероятно.
Он касается моей руки пальцами и вдруг…иллюзии нет, нет ничего. Нет связи. Отсоединение от сети. Прерванное мгновение.
Я хватаюсь за воду, но начинаю тонуть. Пытаюсь ухватиться за руку, но она отходит и теперь больше ничего. Пустота.

***
- Вита, черт возьми, ты, что плавать разучилась? – голос Анежки, схватившей меня под мышками и подтягивающий к перилам.
Подбегают Ханна и Генрих. Генрих вытягивает меня из воды.
Растерянно оглядываюсь.
- Ян? – глаза будто заволокла тонкая сероватая пленка. – Где Ян?
Ханна качает головой.
- Не знаю, что с тобой. Ты сознание потеряла, дорогая, - она гладит меня по голове, но я резко вырываюсь. Я не понимаю, в чем дело. Он же не мог просто оставить меня в воде без сознания. К тому же у меня было такое чувство, что он не вытягивал меня специально. И…что это был не он.
Генрих берет меня на руки, закутанную в полотенце.
- Павел решил отвезти Яна домой, - отвечает он на мой вопрос. – Что, мальчик понравился?
Я нервно качаю головой. Черт, что со мной было? Я знала, что у меня легкая астма, но от этого я не теряла сознания, разве что, когда начинала задыхаться, но для этого были капсулы. Чувствую себя так, будто мне снова семь лет и я снова оказалась одна в море. А ведь глубина на этом месте не больше полторы метров?.. Так неужели я просто потеряла сознание, а Ян мне привиделся?
Он не выходил у меня из головы весь вечер. Меня напоили чаем, согрели. Потом мы ужинали. Павел все не возвращался, а мне срочно надо было с ним поговорить. Срочно. За столом велись обычные беседы. Анежка чувствовала себя в своей тарелке, а мне эти разговоры не нравились. В них не было смысла. Хотя, стойте, а в чем он есть?
В его глазах…
Я усмехнулась своим мыслям.
- Я сказала что-то смешное? – вежливо улыбаясь, спрашивает Ханна. Я смущенно качаю головой.
- Она вечно витает в облаках, - отвечает за меня Анежка. Я не понимаю, с какой стати она считает, что вправе за меня что-то говорить. Меня это бесит до такой степени, что иногда я даже боюсь не сдержаться и сказать ей все, что я о ней думаю. Но я молчу и позже всегда корю себя за это. Это плохо, но что поделаешь? Без нее мне будет ее не хватать, так что приходится терпеть. Только и моему железному терпению может придти конец. И это случится очень, очень скоро.
- Я задумалась, - говорю, зло взглянув на Анежку. Она хитро подмигивает. Знать бы, что это означает? Я, кажется, догадываюсь, но это просто глупо так думать, поэтому я быстро отгоняю эту мысль.
Волосы уже практически высушились и я пытаюсь намекнуть, что нам уже пора. Анежка отнекивается, но Ханна принимает мою сторону и, вежливо улыбаясь, сообщает, что скоро Генриху нужно в центр, он нас подвезет.
Дорога та же, только теперь намного холоднее. Генрих вообще молчит, пару раз учтиво что-то спрашивает и все. Мое пальто меня не согревает. Полы раскидались по мягкой обивке. Я откидываюсь назад и закрываю глаза. А там…
Там образ… Просто образ человека, который навсегда впечатался в мою память. Я никогда не смогу от него избавиться. И столько боли и усталости в его лице, что я не могу понять, что с ним и почему, почему все так ужасно. Ужасно… Янек, что с тобой сделали? Кто посмел довести тебя до такого, кто сделал тебе настолько больно, чтобы оставить в твоих прекрасных глазах этот след… Который не изгладить не кому. Даже мне, как бы сильно я этого не хотела. Мне хочется взять твое лицо руками и стереть взмахом руки печать усталости с лица, чтобы ты снова мог улыбаться открыто и счастливо. Без этой иронии, без этой циничности, и безнадежности…
- Вита, - мы уже выходим, - Анежка прервала мои мысли, словно вырвала меня из пучины страха. И я никогда, никогда больше не должна думать так, или… Или я навсегда погрязну в этом и больше не выберусь, так как глубина слишком большая, а я сопротивляться не смогу. Или просто…не захочу.
- До свидания, - говорю я Генриху и выхожу из машины. Мы вместе заходим в школу. Странно, я думала Анежка поедет домой, ведь мое общество ей теперь не так сильно и надо. Но она, как ни странно, остается в школе.
Там…ни души. Конечно, где-то в комнатах еще горит свет, и такие же, как я, как Анежка, дети, склонились над книгой или над монитором компьютера. Но в коридоре ни души. Анежка идет в комнату. Я тоже. Арин и Пета уехали домой.
Анежка забралась в кровать, сославшись на то, что устала и хочет спать. Я же любила ночь. Сейчас всего лишь девять часов и спать не хотелось. Сняла футболку, распустила волосы, и они тяжелым водопадом упали мне на плечи и спину. Случайно взгляд упал на зеркало напротив. Я подошла к нему.
Глаза у меня были возбужденные и округлившиеся, будто после болезни. Кожа на теле была того светлого, сливочного оттенка, который светлая кожа получает только зимой, и резко контрастировала с черным лифчиком и джинсами. Я откинула со лба пряди темных волос и вгляделась в мое лицо. Раньше я казалась себе почти красивой, а сейчас… Сейчас будто что-то вселилось в меня и подавляло: глаза уставшие, энергии нет. И этот контраст черного и белого сводил с ума. Тени под глазами, на талии, на лбу, от темный прядей…
- Вита, хватит на себя пялиться, выруби свет, - недовольный голос Анежки прервал меня. Я натянула на себя серую, широкую рубашку папы, которую теперь я решила надевать вместо ночной рубашки, и вышла из комнаты, оставив свет. Пусть поднимает свой зад и сама его выключает.
Иногда я бываю грубой, но это не означает, что я всегда такая. Просто Анежка меня раздражает. Это, конечно, пройдет, но все же.

***
Устроившись на подоконнике в коридоре, я посмотрела в окно. Снежные хлопья спокойно падали с неба, так, будто будут падать всегда. Не спеша, красиво, и так…невинно. Как будто внизу их не ждет слякоть и грязь, будто они никогда не растают и вечно будут такими же чистыми и белыми. Как будто ангелы на небе резвятся, и их крылья задевают облака, мелкие частички которых падают в виде снега. Такого хрупкого, мягкого и такого беззащитного.
Я просидела около часа, веки слипались, и я заснула. Не знаю, сколько я спала, наверное, где-то два часа, не меньше. Разбудило меня прикосновение чьих-то рук. Я открыла глаза и увидела Винса, который пытался взять меня на руки. Видимо решил перенести меня в мою комнату. Он смущенно улыбнулся, заметив, что я проснулась.
- Ты бы замерзла, чего тут сидишь? – спросил он. Я покачала головой. Мне казалось, что я не выдержу и сейчас засну.
- Посиди со мной. Мне что-то нехорошо.
Он мягко улыбнулся и устроился напротив. Подоконник был широкий, но он хотел видеть меня. Винс был идеалом того, что называется «хороший парень». Начиная с его начищенных, блестящих туфель, заканчивая аккуратным хвостиком тонких темно-русых волос на затылке. Ему было восемнадцать и он всего на пару дюймов выше меня. Но сегодня Винс не выглядел как Винс. Он сидел передо мной, обхватив колени руками, в полинявших джинсах, с разодранными коленями, в футболке безрукавке и с исцарапанным лицом, видимо уже обработанным антисептиком. И он смотрел на меня глазами цвета весенней зелени, только взгляд их был отнюдь не невинным, скорее насмешливым и немного игривым. Я знала, что если бы не его девушка, которую он слушается и почитает, как безвольный щенок, и моя благосклонность, он бы встречался со мной, так как я ему нравлюсь. Винсу нравились много девушек, но я знала, и сейчас знаю, что только к своей Стелле и ко мне он всегда относился серьезно, даже если не показывал этого.
Обаятельная улыбка осветила его лицо и он, наклонившись, провел ладонью по моей щеке. Мне захотелось заплакать. Просто заплакать и чтобы он был рядом, и чтобы я навсегда забыла этот день, такой…бессмысленный и такой незабываемый. Он слегка подтолкнул меня коленом, и я улыбнулась.
- Чего горюешь, разве не счастлива меня видеть?
Я улыбнулась и покачала головой.
- И когда это я была не рада тебя видеть, Джонни?
Джонни – его второе имя, но оно ему страшно не нравится, так как оно «неджентльменское». Именно поэтому я так его и называю.
Винс облизнул верхнюю губу и сделал вид, что разозлился.
- Да, да, вот так вот. Обижай меня, и я уйду от тебя к другой, - сказал он насмешливо. Я протянула к нему руку, и он как собачка подполз ко мне, положив голову мне на грудь. Я распустила его волосы, и они мягко упали ему на плечи. Он мило хмыкнул и приобнял меня.
- Что случилось? Кто опять посягнул на твою честь? – Винс засмеялся. Смех у него детский, немного резковатый, но детский. В нем нет глубины, просто открытость и правда. Он смеется только тогда, когда хочет, а не так, как этот красавец Янек, чтобы поддразнить других. Я погрузила пальцы в его волосы, и они, как шелк скользнули между пальцами.
- Стелла весь день провела с Иржи, - пояснил он. – Я решил ее наказать.
Я ухмыльнулась.
- Ну и?
- Я его избил, но дело в том, что избить надо было ее. Это она к нему клеилась, нахалка. Из-за нее и я получил, - рассказал он с горечью в голосе. Я провела рукой по царапине на лице, и он скривился, но я знала, что он притворяется.
- Бедненький мой… - прошептала я, гладя его по голове. Винс был как ребенок, ему нравилось, когда его утешали, гладили по голове, но больше он любил это делать сам.
- Вита, ну почему ты не со мной? – улыбнулся он как всегда обаятельно.
- Потому что ты для меня слишком хороший.
Он хмыкнул, но остался доволен ответом.
- А ты чего такая? Влюбилась?
- Ха-ха-ха… - издевательски проговорила я.
- Почему ты постоянно одна? – спросил он почти серьезным голосом. Я пожала плечами, случайно задев его локтем, что он вскрикнул.
- Что значит, не знаешь? – продолжил он. – Ты симпатичная, умная, хорошая…
- Лучшего определения дать ты не мог, Джонни, - засмеялась я. – Хорошая. Еще чего захотел?
- Знаешь, милая, а ведь мне как-то даже смеяться не хочется. Настроение такое паршивое. Будто выжали меня всего.
- Вот и у меня такое, - отвечаю я, и чувствую, что говорю чистейшую правду. – Жить не хочется.
- Нет, Вита. Хочется, просто ты этого не понимаешь. Вот сказать тебе сейчас, что через десять минут ты будешь мертва – не дай бог, конечно, - Винс был одним из немногих парней, которые были действительно верующими. – Так ты не захочешь умирать.
Я качаю головой.
- Дело в том, что если бы я имела какую-то цель, что-то, что доставляло мне бы удовольствие… А ведь смысла-то нет. Это я уже давно поняла. Все равно, когда-нибудь мы умрем, так в чем сэнс? Всю жизнь чего-то добиваешься, а в конце концов – смерть, неизвестность, пустота…
- Смысл? – Винс усмехнулся, и, приподнявшись, начал потирать мне руки. – Какой к черту смысл, Вита. Смысл этот для каждого свой. А так, смысл жизни…это продолжение человеческого рода, - он засмеялся, подняв руки к верху и заглядывая мне в глаза.
- Ага, Джонни, - я вырвала у него одну мою руку и провела ею по его волосам. – Для тебя это действительно является единственным смыслом.
Он смущенно опустил голову и захихикал.
- Да, нет, золотко, не оно. Это, конечно, тоже. Но вообщем, для меня каждый день имеет свой смысл. А думать вообщем, объективно, обо всей жизни, не хочется. С моими внешними данными я, разве что, поступлю в театральный уборщиком…
- Перестань, Джонни. Не напрашивайся на комплимент, - я улыбалась. С ним вообще невозможно было не смеяться. Он был очень милым, открытым миру, без подлости, лицемерия.
- Да нет, Вита, я ведь прав, - сказал он, посерьезнев. – Если меня поставят рядом с Лешковичем, то я точно буду в проигрыше.
Вот этого говорить ему не стоило. Не хотела я вспоминать ни Павла, ни его друга, ни кого-то еще. Мне просто хотелось, как можно дольше посидеть вот-так, прижавшись к Винсу, и больше ничего. Он был теплым, живым, может немного грустным, но в его взгляде не было безнадежности, не было столько боли и пустоты, не было бездны, и он не тянул меня в пропасть.
- Ты чего? – он вглядывался мне в лицо. Я не хотела сейчас говорить ему что-то, поэтому просто покачала головой. К тому же я вспомнила, что мне надо поговорить с Павлом.
- Да нет, ничего, замерзла, - ответила я отстраненно. Он прижал меня к себе, и я уткнулась подбородком ему в грудь. Сердце у него билось умеренно, осторожно, гулко… А мое колотилось, поэтому я отодвинулась, чтобы он не почувствовал. Как бы хорошо я к нему не относилась, Винс был не тем человеком, с кем можно говорить начистоту. Он был слишком беспечным, даже если сегодня он и выглядит расстроенным. И то, из-за чего? Его девушка флиртовала с другим. Вот и все.
- Пойду я спать, наверное, - сказала я, поднимаясь. Он улыбнулся и запечатлел у меня на лбу добродетельный поцелуй.
- Что это с тобой, Джонни? – удивилась я. – Это не ты.
Он засмеялся в ответ. Уходя, я кое-что вспомнила.
- Джонни?
- Да, Вита, - он повернул ко мне голову, смотря на меня своими зелеными глазами.
- Мне.… Когда будешь спать идти, посмотришь, есть ли в комнате Павел. И если есть, скажешь мне, хорошо? – при этом я опустила глаза, смотря в пол.
Винс засмеялся.
- А, вот оно что…
- Это не то, что ты подумал.
- Ладно, так и быть.
- Спокойной ночи.
- И тебе спокойной.
И я медленно поплелась к себе. «День», не имеющий смысла, заканчивался.

[Tinga]

Я знаю, что может и не очень хорошо выкладывать, пока никто не читает, но я собой горжучь, потому что закончила вторую часть. И мне она нравится, потому что настоящий сюжет разворачивается именно там. Поэтому я довыложу первую, и если кому-то будет интересно буду выкладывать вторую, пока не напишу трутью - последнюю.

Глава 5.

Мы шли по узкой улочке, которая вела к Старому мисту. Мне хотелось побывать там. Мы шагали вместе, в ногу, держась за руки. Старинные дома будто надвигались на нас. Их черные тени падали на нас, обволакивая своим мрачным светом. В ушах наушники, в руке – ладонь Миколаша.
Солист бархатистым голосом напевает давно забытую мелодию. Голос, шершавый и глубокий, как и у…Яна… Как я давно не слушала его, как он мне дорог. Я улавливаю колебания его голоса, он ползет по моей коже, скользит по ней, обволакивая ее, надевая обжигающую оболочку. Мне так хорошо… Такого не было давно. Я чувствую, как все внутри горит, а сердце колотится сильно-сильно, так сильно, будто еще чуть-чуть…и перестанет. А пока оно надеется насладиться этим, сжимаясь и раскрываясь, как бутон лилии. Только красной лилии, наполненный кровью. А таких не бывает. Господи, хочется кричать. От радости… Страшной радости осознания того, что ты жив.
На площади расположилась молодежь. С пивом, в рваных джинсах, в позе лотоса, они сидят на принесенных из дома подушках, летом они сидят просто на земле. Снега нет. И вряд ли будет. Они такие яркие, в зеленом, синем, желтом, в красном… Да, и в красном.
…Голос проникает в самые потайные места, раскрывает то, что ты никогда не выразишь словами. Никакими словами не возможно отобразить то, что чувствуешь. Узор твоей жизни переплетается с жизнью голоса, такого сильного и в то же время…такого мягкого, ласкающего все тело, проникающего в волосы, в ладони, в сердце, во внутрь…
Ты слишком мало слышишь, и не можешь говорить вслух. Ведь этому надо учиться. Почему каждый раз ты просто отворачиваешься от всего? Как ребенок, почему да почему. А на самом деле я не прячусь. Прячутся, когда хотят, чтобы их нашли. А я убегаю. И все сопротивляется этому, кричит и вопит жуткими голосами преисподней…
Я держу его руку, теплую и живую, и на миг мне хочется погрузить ногти в кожу ладоней, чтобы эта чистая, невинная кожа окрасилась алым светом. И слизнуть эти капли, энергию, силу, любовь, которую нельзя получить по-другому, никак…
Почему-то в голову приходит Ян и я ясно понимаю, что он бы разрешил бы мне такое… А Миколаш испугается. Он такой мягкий, очень похож на мальчишку. Короткие каштановые кудрявые волосы растрепаны, глаза серые, но холодные, такие узкие и хитрые. Когда он улыбается, лицо становится игривым, ласковым и нежным. Он полноват, но не сильно. Спортивная фигура, полные губы – вот что сразу бросается в глаза. И большие, медово-карие глаза робкого ребенка, только открывшего их миру. И как я могла подумать об этом?
Мне нравится смотреть на девушек, юношей, идущих по площади, таких чистых, радостных, с короткими годами, готовых умереть за что-то… Нет, не готовых, может в этом их и прелесть. Женщин с детьми, гуляющих так беззаботно, будто будут жить вечно. А вдруг завтра… Нет, не вдруг. И никогда. Ведь жизнь так прекрасна, хоть это и кажется банальной истиной.
Музыка снова обретает свою силу, и я улыбаюсь… Я чувствую свежий морозец на щеках, и волосы как плащ накрывают мне спину, сливаясь с цветом черного пальто. Облизываю засохшие губы, но потом вспоминаю, что делать так нельзя. Я чувствую каждую свою клеточку, каждый миллиметр тела впитывает музыку. Я плыву, медленно и легко плыву по волнам этого бархатного голоса. Немного метала, но как хорошо…так хорошо…
Не хочу я внимать ни голосу рассудка и ничему другому. Я живу настоящим, с того момента, как я его…увидела. И теперь этот каждый день, без смысла - это ничего, будет иметь сюжет, чтобы я могла дать ему заглавие. Как в книге. И каждый раз оглядываясь назад, я буду улыбаться, так как прошлое уже не имеет значение. И будущее тоже. Только сегодня, только сейчас, только это мгновение… И я смеюсь, радостно, безмятежно…как ребенок.

***

Прага – это переплетение старого и нового. В некоторых местах можно вообще забыть, что мы живем в двадцать первом веке, настолько старинная архитектура преобладает над новой. Одним из этих мест является Староместская площадь-намести. Конечно, и здесь чувствуется нахлынувшее новое время, но это видно разве что по внешнему виду людей и многочисленных современных кафе и ресторанах. Фасады домов, окружающих Староместскую намести, отмечены печатью самых разнообразных архитектурных стилей, однако многие элементы свидетельствуют о древнем, в основном готическом происхождении. Поэтому я так люблю это место. Люблю слушать бой курантов, по вечерам - гитаристов, играющих неподалеку от ратуши, и часами, бесконечно смотреть на освещенный синим светом, величественный костел Девы Марии перед Тыном. Это место – как источник вдохновения для меня.
Рядом проносится карета с туристами, на лицах которых счастливое, безмятежное выражение. Запряженные лошади качают своими гордыми головками, и весело стучат копытами по гравию, звеня привязанными на шее колокольчиками.
Мы шагаем в ногу, улыбаясь встречным, слушая музыку и держась за руки. Нам весело и хорошо. А когда хорошо – это уже почти отлично. Лучшее – враг хорошего, только где это я вычитала, не помню.
В воздухе – запах зимы, ангелов, играющих на небе и бросающих на землю снег, который падая, таял, исчезал… Какая-то тоска накатывает на меня, когда слышу гудящий звук сирены, или нет?
Медицинская скорая едет по площади, и люди в шоке расходятся перед ней, пропускают ее. Зеваки бегут за ней, посмотреть, что случилось. Тяжелое чувство крадется мне в душу и я тяну Миколаша за собой. Мы видим две полицейские машины рядом с Пороховой башней. Народ уже собрался там.
Это как будто новое время вторглось в старое, настолько эти машины лишние здесь, среди памятников старины…
Когда мы подходим к Пороховой башне, то ничего не видно, столько народу собралось перед ней, тесно заслонив скорую и то, что происходило посередине. Мы выключили плэйэр и пытались протиснуться вперед. У людей на лицах было одно – ужас, быстро сменяющийся безразличием.
- В чем дело? – спросил Миколаш у стоявшего рядом мужчины. Тот разводит руками и изображает на лице подобие жалости:
- Кто-то прыгнул с башни, - отвечает мужчина, почесывая подбородок, и маленькими хитрыми глазками разглядывая нас. Видимо, мы не показались ему злыми и недобрыми людьми, так как он продолжил:
- Этому, ну…понятно, видно очень плохо пришлось, раз он прыгнул с 70 метров, верно? – он, верно, надеялся, что нашел хороших слушателей, но ему не повезло. На самом деле Пороховая башня была высотой 65 метров, но у людей хорошая привычка все преувеличивать. Как-то я была там. Около 160-70 ступеней, не помню точно. Но вид сверху был великолепен, только, насколько я помню, там все окна зарешечены. Или нет? Не помню, а если и да, то эти решетки не помеха для того, кто решил умереть. Его уже ничего не остановит.
Я вздрогнула и потащила Миколаша вперед. Я хотела увидеть…этого… Когда кто-то умирает, люди предпочитают не говорить «он» или «она». Слишком больно осознавать, что «этот» имел друзей, семью, родных, поэтому лучше так. Легче так. Трудно понимать, что «этот» умел чувствовать, любил, плакал и ненавидел, так как «этого» уже нет. Люди боятся говорить прямо о том, чего страшатся сами.
Когда мы протискиваемся, то видим, что полицейские уже давно закрыли территорию, а «этот» находится на носилках. Люди в изумлении перешептываются. Некоторые осуждают, некоторые жалеют, но никто, никто не понимает.
Мне страшно смотреть на «это», разломанное тело, где еще вполне заметны очертания лица, рук, ног, одна из которых лежит под неправильным углом, шеи, которая настолько сильно разломана, что кажется совершенно отдельной от тела, глаза в ужасе открыты. Почему никто их не закроет? Уроды! Я хватаюсь за руку Миколаша. Ну почему именно сегодня, когда все, все кажется лучше, чем есть на самом деле?
«Этому», видно, лет под восемнадцать, двадцать. У него…нет, его уже нет. Золотистые локоны лежат на носилках, такие целомудренные, неприкосновенные и чистые, хотя изо рота течет кровь. Я не могу смотреть. Глаза сильно болят, я отталкиваю прохожих и бегу. Куда? Какая разница? Я бегу, надеваю на бегу наушники и на всю громкость включаю музыку. Только даже эта шершавость, эта глубина, не помогает мне, не помогает забыть увиденное. Перед глазами настолько яркая картинка произошедшего. Эти капли крови… Их мало, очень мало, но все же они есть. И я плачу, без слез, просто всхлипываю, громко, задушено, хватая губами воздух. Изнутри рвется крик, но я сдерживаюсь. Как я хочу его увидеть, как сильно…
Ко мне бежит Миколаш, но я делаю вид, что не замечаю его. Сквозь тонкую пелену слез вижу, куда идти. Выбегаю на улицу и кричу адрес Павла таксисту. Дверь закрывается и я лечу вперед, на крыльях дня, не ночи, но внутренняя темнота темнее любой ночи, любой…

***

- Стоп! – говорю водителю. Он останавливает машину и я выхожу возле дома Павла. Машины проносятся вокруг с неимоверной скоростью, не касаясь земли. Уже темно, и только их огоньки фар освещают мне дорогу. В голову будто вместили чип, который запрограммировал меня на другое. Он будто вытеснил все мои страхи, всю боль, высосал всю отравленную кровь, которая только была во мне. И теперь я – новая, другая… Не такая. И теперь все намного понятней. Намного.
В глазах боль и обида… Я чувствую, как бьется это сердце, маленькое ничтожное сердце, которое на самом деле ничего не значит. Кроме жизни… А руки? Бледные, холодные руки без перчаток… Я ненавижу перчатки. Они не дают рукам чувствовать… Закатываю рукава, а там вены, совсем тонкие, синие вены… Как они держатся? Почему они такие крепкие? Почему не дают умереть?
Глупо, как глупо… Рассуждаю, как маленький ребенок, ничего не понимающий в жизни. Мне не о чем говорить, моя жизнь ничего не значит. Почему он смог, а я не могу? «Это…», его называют «этим», так как он больше никогда не встанет и не не скажет что-то, не защитит сам себя. А кто защитит? Никто…
Это мог быть любой человек, самый обычный человечек, заселяющий нашу грешную землю. Для меня он ничего не значит и все же… Все же, я понимала, что эту картинку больше никогда не выкину из головы. Почему он, я не я? Почему он? Почему он? Черт! Черт! Я больше не могу…

***
До колледжа добралась только к двум ночи. Дверь мне открыл охранник. Меня повели к директору, который долго что-то мне грузил, только не помню, что. Анежки в комнате не было.
Зашел Миколаш.
Я его выгнала.
Не хочу никого видеть.
Завтра будет завтра, а сегодня – день, который прошел со смыслом. Только смысл был у этого дня только для одного…человека. У…«этого». Потому что я больше не могу… Совсем. Не понимаю, что толкает людей на такое, но видимо что-то их на это толкает…


***

Раньше, в самом начале, я еще не понимала, что может толкнуть человека на [Слово запрещено роскомнадзором]. Теперь понимаю… Жизнь – это не то, что мы видим. Далеко не это. Мы видим только одну ее сторону, внешнюю. А внутреннюю – никогда… И за самой красивой внешней оболочкой, может таиться такая нпроглядная тьма, которую не рассеешь даже самым чистым светом с небес…
Далеко отсюда, на небе или под землей может есть еще то место, где жизнь дается навсегда… Ну, а у нас она дана максимум на 100 лет, только за это время мы не успеваем жить. И никто не пытается нас словить, не протягивает руку, когда мы падаем в пропасть. Наоборот, нас за ноги тянут вниз, дальше, ниже… И так же никто не помог мне, когда я втянулась в водоворот этого сумашествия.
Не ты, мама, не ты, папа, которые сейчас сидите внизу и видимо говорите обо мне. Я же знаю, вы любите меня. Но никогда вы не поймете…что вы тоже, тоже, тянули меня вниз, подсознательно, может и не понимая этого.
Сейчас, когда я заглядываю назад, все это кажется мне страшным сном… я не понимала тогда, что жизнь не настолько легкая, что на самом деле мы – никто и ничего не сможем изменить. Мы не может отбить у смерти любимых людей, только присоедениться к ним в ней. Смерть не злая, не безжалостная. Она равнодушая. Это хуже всего. И ей плевать кого забрать – ребенка, еще не увидевшего свет, или старика, чья жизнь уже заканчивается; невинного человека, исполняющего все божьи заповеди, или маньяка-извращенца, убивающего себе подобных…
На этом я закончу. Глаза слипаются. Когда начинаю думать о том, что произошло дальше, мне становится страшно. Будто кто-то вырывает мое сердце, и сжимает его пальцами, вонзая ногти в еще бьющююся плоть. А кровь течет, такая красная, чистая, невинная…человеческая. Я могу кричать, могу плакать, но никогда не смогу убедить себя в том, что этого не изменить.
Кровь перестала течь… Сердце окаменело. Это теперь камень, твердый и…равнодушный. И никто, никода, не сможет выдавить даже капелку, одну единственную капельку жизни… Так как жизни в ней нет. Она вытекла из сердца навсегда.
Только тоненькие голубые нити еще связывают меня с жизнью. Они совсем тонкие, и в них уже не течет кровь… Они пустые, совсем безпомощные…
Иногда вспоминаю ту маленькую девочку и спрашиваю себя, почему? Почему все так, а не иначе… И внутренний голос отвечает: «иначе быть и не могло…». И больше не вернуть ни ее, ни его… Их нет, как и нет меня…

Конец первой части.

[Эллина]

С нетерпением ожидаю продолжение.

[Vensana]

Супер. Великолепно.
Настолько красиво написано. И еще очень интригует. Очень интересно узнать, как сложатся отношения Яна и Виты. Они будут вместе?)))

[Tinga]

Эллина, Вэн, пасиб)) Приятно что вы читаете. Итак, вторая часть....

II часть. Анежка.


Часто я не понимала тебя. И к чему это привело? Поверь, я этого не хотела. Иначе… Иначе все было бы так же, ведь это судьба и ее не изменить. В ЕЕ графике была ты, и он… И я бы никогда не смогла этому помешать. Когда-нибудь в этом графике буду и я. Но это будет потом, а сейчас…

Глава 1.

Скоро весна. В воздухе чувствуется ее запах. Терпкий, свежий, как дуновение ветра. Трудно предугадать, что будет весной. Может быть и ничего. Я сказала, что мне плохо и не пошла на занятия. Сижу в комнате и гляжу в окно. В глазах у меня грусть, но если бы меня увидел кто-то другой, сказал бы, что я каменная. Внутри какой-то комок, что-то непонятное. А за окном… Пустота. Ничего. Что может быть за окном в такой дождливый, предвесенний день?
В тот день я долго разговаривала с Павлом. Мы говорили обо всем, только мне трудно сейчас вспомнить все. С этого дня мы часто видимся, гуляем по берегу Влтавы, по Карловому мосту… Одно удовольствие было послушать его рассказы, просто погулять с ним. С ним я чувствовала себя уверенно. В наших разговорах никогда не проскальзывала тема Яна. Но я знала, что Павла с Яном связывало нечто большее, чем дружба.
С Анежкой что-то происходило. Только я не понимала, что именно. На глазах она менялась, становилась бледнее, потерянней… На меня она никак не реагировала. Я для нее была пустым местом. И то, что я проводила много времени с Павлом еще сильнее отдаляло нас.

***

После очередного раза, когда я спросила ее, чем могу ей помочь, и что с ней происходит, после чего я получила ненавистный взгляд, я поговорила с Павлом и мы решили устроить уикэнд в загородном доме его родителей и пригласить туда Анежку, Винса с девушкой, Бренну, Миколаша с братом и Вацлава. Я спросила о Яне, но Павел сказал, что подумает. Может он и придет. Так как мы были уверены, что на мое приглашение Анежка ответит отказом, то решили, что Павел сам ее пригласит.
Пикник должен был состояться в загородном доме Лешковича. Мы собирались остаться там около двух дней, на выходных. Понятно, что мне пришлось соврать маме, что я остаюсь в школе учиться. Это как всегда было не проблемой.
Готовилась я недолго. Всего лишь надела спортивные серые брюки и черный топ с черными повязками на руки. Собрала в сумку все необходимое и подкрасившись, вышла. Во дворе ждала машина Павла. Когда Анежка увидела меня, то не подала виду и отвернулась. В машине сидели Бренна, Стелла с Винсом, Анежка, Вацлав и Павел. Я села вперед рядом с Павлом. Как я поняла, он специально так всех посадил, чтобы я была подальше от Анежки. Миколаш с Мартином должны были приехать сами, на своей машине. Я постоянно думала, где же Ян, и придет ли он, но задавать этого вопроса я не хотела. Но я очень надеялась его увидеть. Я ничего не знала о нем, и это привлекало меня все больше и больше.

***

Утро было такое светлое, будто и не существует мрака, тьмы… В такие утренние дни невозможно себе представить, что в мире есть что-то плохое. Жизнь казалось, налаживается, и я убеждала себя, что это была подростковый период депрессии, который скоро пройдет. Или уже прошел. Единственное, что я заметила – постоянное потерянное выражение лица Анежки. Будто она хотела нам что-то сказать, но не могла. Часто я ловила ее взгляд на Павле. Она изучала его, взглядывалась в его лицо, глаза, фигуру. Ловила каждое его слово, как спасительное. Странно, если она влюблена в него. Мне казалось, что он ничего не чувствует по отношению к ней. Но я понимала ее. Если бы не больная увлеченность Яном, больная, да, иначе это не назвать, так как любой нормальный человек раз его увидев предпочел бы держаться от него подальше, то может быть я бы тоже запала бы на ангельское личико Павла. Но для меня Павел уже был болшим, чем ангелочком с голубыми глазками. Я начала понимать его, понимать то, что он предпочитал держать в себе. И думаю я единтсвенная, кроме Яна, кому он разрешал чуточку приоткрыть завесу его души. Его боли, переживаний, и той силы, которая так привлекала других, как бабочку привлекает огонь.
Когда мы приехали в загородный дом, то все были приятно удивлены удобством и комфортом. Но сам дом оказался недостроенным и почему-то у меня желания зайти вовнутрь не вызывал. Все были в предкушении неконтролируемого отдыха. Я отлично представляла, что намечается. В начале завтрак на свежем воздухе, потом игры в теннис, футболл и плавание. Потом приготовленный на костре обед, обещанная игра Павла на гитаре под вечер, а позже…алкоголь, травка, пляски под дикую музыку и головная боль на следующее утро. И я не прогадала.
Анежка практически не обращала на меня, но я заметила ее постоянно присутствие рядом с Павлом и испуганный взгляд, направленный в сторону дороги. Наконец, под вечер, Павел действительно собрал всех вокруг костра. Его глубокий, с хрипотцой голос начал набирать силу, когда он начал подыгрывать себе на гитаре. Мартин с Миколашем, приехавшие к обеду сидели рядом со мной, Анежка устроилась рядом с Павлом, Винс разлегся на траве, А Бренны я в этот момент в не видела. Глаза Анежки уже давно так не загорались, и я поспешила взять назад свое мнение, насчет того, что она пустышка и многого не понимает. Просто она предпочитала закрывать на многое глаза. Она была слишком приземленным человеком, но и у нее случались моменты просветление. Например, как сейчас.

Я хочу видеть твои глаза
Когда ты умрешь
Хочу держать твою руку
Когда тебя не станет.
Чтоб страх исчез в тебе,
Чтоб не умерла душа.
Я не дам ей умереть
она будет жить.
Во мне...
Во мне-е-е…..

Красивый голос Павла заполнил пространство и все зачарованно смотрели на него. Внезапно я почувствовала, что веет холодом. Мне стало страшно и я обхватила колени руками. Глаза Анежки, сидевшей напротив, испуганно округлились и она почему-то схватила за руку Павла. Музыка резко прекратилась. Струны сыграли последние звуки и молчание обволокло нас всех.

[avana]

Красиво, как всегда
Мне особо очень понравился первый абзац)

жду продолжения)

[Tinga]

Аван, пасиб, как всегда)) Приятно что не бросаешь меня))
Вэн, спасибо за письмо, но пиши лучше сюда)) Все равно пасиб. Вот и обещанное тебе продолдение:

***
Я медленно подняла голову, боясь увидеть то, что видели они. Как-то странно они отреагировали на Его появление. А он стоял и смотрел на Павла, так спокойно и умиротворенно, будто он смотрел в никуда. В этот момент я просто глупо смотрела на него. Он казался нереальным, таким, каким был на той фотографии. Темные волосы растрепались, челка падала на глаза, бросая тень на чересчур бледную кожу. Глаза были закрыты, в руке сигарета, тоже черная, как и все, что было на нем надето. Ветер играл с полами плаща, открывая черную рубашку и странный серебряный кулон на шее. Пентаграмма…вот что.
Вскоре его взгляд приобрел некоторую осмысленность, и он видимо увидел Павла. Тогда я увидела, как на лице, похожем на мраморное, проглядывают человеческие черты и глаза, синие, как полночное небо, искрятся счастьем и безмятежностью. Через пару секунд я могла лицезреть улыбку на этом нечеловеческом лице.
Он, движениями дикой кошки, двинулся в нашу сторону и ни секунды не глядя на меня, обнял Павла, подошедшего к нему так, что я почувствовала себя здесь явно лишней. Наверное, не только я. Павел глубоко вздохнул и отпихнул его подбородком в плечо. Я в начале не поняла, что случилось, когда услышала хриплый смех. Он издевался над ним, или был расстроен? По его лицу ничего нельзя было определить, но очень скоро ухмыльнулся и Павел и тогда я поняла, что видимо в этот момент что-то произошло между ними, чего я не могла понять. Я вообще не понимала, что происходит между этими двумя. Они были…слишком странными, и более близкими, чем могут быть люди друг другу. Я оглядела всех взглядом и внезапно почувствовала на себе взгляд Анежки. Он подсел к нам, в круг, но вдруг Анежка, явно чем-то напуганная вскочила и обошедши всех, подсела ко мно, схватив меня за руку.
- Я решила, что нам пришло время помириться, - сказала она громко, с нервной улыбкой. Я недоуменно взглянула на нее.
- Я конечно рада, что ты так решила, - ошарашенно пробормотала я, убирая руку. – Но нельзя же быть такой наглой, Анэ.
Она испуганно съежилась. Ян ухмыляясь следил за нами. Я не понимала, почему он так действует на Анежку. У меня было такое ощущение, что она его боялась. И при том сильно боялась. К счастью Павел разрядил обстановку, начав новую песню, а Ян усмехнулся, при этом скорчив какую-то ребяческую гримасу на лице. Все напряженно наблюдали на ним. Все ожидали от него чего-то необычного, и он это чувствовал. И ему самому было…страшно.


Глава 2.

После того, как Павел закончил мелодию, он представил всем Яна. Тот сидел, скрестив на груди руки, и насмешливо наблюдал за всеми. Ян был красивым, если только можно назвать красивым совершенно дикое лицо, яркие глаза и чувственные красноватые губы. Глаза были обведены черным, в ухе – серьга в виде перевернутого креста. Я невольно сжалась. И все тоже только острожно кивали, когда Павел произносил их имена. Он не внушал им доверия, да и мне впрочем тоже.
- Ну как, мы будем баловаться, пока на свободе? – по-детски игриво спросил он. Стелла заливисто рассмеялась. Я попыталась изобразить подобие улыбки, но вряд ли это у меня получилось, так как Павел засмеялся.
- Зачем смеяться, когда не хочешь? – спросил он. Я смутилась, но в темноте этого не было видно.
- Вот правильно! – поддержал Мартин. – Зачем притворяться, мы вольны делать, что захотим!
- За свободу действия! – воскликнул Ян. – Золотые слова. Мы вольны делать все, что захотим! Так выпьем же за это!
- Что будем пить? – спросила Стелла. Глаза Яна заблестели еще сильнее. Левый уголок рта слегка дернулся, обнажив два белых зуба, а голова слегка склонилась в бок.
- Вино, конечно же, что же еще? – сказал Павел. Все пиво они уже выпили, и теперь мы решили прикончить оставшиеся бутылки вина.
Миколаш усмехнулся и пошел в дом за вином.
- Нет... Мы будем пить кровь, – возвестил радостно Ян и глаза его игриво заблестели. Он стянул с руки черную перчатку и провел ногтем по вене, по внутренней стороне кисти черным острым ногтем. Кровь мгновенно выступила на поверхности бледной кожи, медленно стекая.
- Кто первый? – тихо спросил он, исподлобья глядя на нас.
- Ты что, ненормальный?-отшатнулась Анежка.
Павел выглядел удрученно.
- Перестань, а?
Ян сразу же повернулся к нему, слегка склонив голову на бок.
- Почему, Павел? Ты же любишь это? – Павел резко отшатнулся. - Кровь – это жизнь. Жизнь требует энергии. А он... Он требует жертвы, он требует крови.
- Кто требует? – тихо выдавила я, стараясь не смотреть на ярко-красную полоску, скользящую по глади руки. Она почему-то казалось искушением, соблазном... Ян медленно облизнул губы, вначале нижнюю, потом верхнюю. Потом слегка наклонил голову, вглядываясь мне в лицо.
- Он – посланник.
- Посланник кого?
- Этого знать не обязательно. Он знает, что так надо. Если он так хочет, я так сделаю. Вампиры всего лишь посредники, между добром и злом. Грех и искупление, понимаешь? Мы живем, потому что мы есть. На самом деле мы не нужны. Да. Только если я подчинюсь, за это получу бессмертие.
В этот момент глаза Павла повлажнели и он быстро отвернулся.
- Все. Хватит дурачиться, - тихо сказал он. Анежка схватила его за руку и он еле заметно прижал ее себе.
- Вампиры? Значит, ты бессмертен? – продолжила я. Джонни, сидящий рядом, слегка уколо меня, призывая умолкнуть. Мартин слегка посмеивался, потягивая дым сигареты.
- Да, - голос был естественным, но очень громким и басистым. Ян был другим в этот момент. Мне стало неприятно, но любопытсво побороло.
- А если не поверю тебе?
Голова парня снова склонилась на бок и он исподлобья взглянул мне в глаза. Трудно будет отрицать, что взгляд гипнотизировал. На секунду мне действительно показалось, что он вампир.
- Ты не можешь не верить, - почти шепотом произнес он и резко, на коленях двинулся к Анежке, дернув ее к себе, убрал золотистые волосы с ее шеи одним взмахом руки. Я ощутила, как сильно бьется мое сердце. Анежка тихо вскрикнула. Он слегка коснулся ее шеи губами, не зубами, но быстро отодвинулся.
- Что такое, пани? Боитесь? – прошептал он ей на ухо, но нас окутывала тишина, и только звук горящих поленьев в костре приглушил его хриплый голос. Анежка тихо пискнула и дернулась к Павлу, который слегка приобнял ее.
- Хочешь доказательств? – повернулся он ко мне. – Хочешь? Неужели ты мне и сейчас не веришь? - голос был глубокий, очень нежный.
Глаза на мгновение стали темнее. Они издевались, выпытывали и в то же время успокаивали.
- Ты сумасшедший, - тихо проворчала я, пытаясь отстраниться.
- Все так говорят, - еще одно странное движение и я бы вышла из себя. Он двигался как кот: лениво, медленно и зачаровывающее. Мне казалось, что это игра, что он просто исполняет роль, которую взял себе на праздник, но в его глазах не было лжи. Ни капли.
- Ян, или как там тебя, забей, а? – сказал вдруг Миколаш. – Эпатажа зохотелось, повыпендриваться вздумал…
Внезапно, я не совсем поняла, как это произошло, Миколаш оказался на земле, и колено Яна давило в его шею. Он задыхался. Павел резко бросился вперед, и оттащил его в сторону. Ян часто дышал. Его лицо было настолько яростным. В нем соприкасалось все то самое жуткое, что есть в человеке с ничего не повинной внешней оболочкой.
Миколаш ошарашенно привстал, и Бренна попыталась привести его в порядок. Стелла прижалась к Винсу, который приобнял ее и они встали и вместе пошли в дом, видимо не желая присутвовать на этом спектакле, так искусно разыгранном. Их примеру последовали близнецы и Мартин.
Мы остались вчетвером. Это было, как живая картина, которые были популярны во время правления Филиппа Красивого во Франции.
Ночь. Дом, еле видимый в проблесках пламени костра. Белокурый ангел, прижимающий к себе невинную девушку с золотистыми волосами. Дьявол, с синими глазами, стоящий неподалеку и смотрящий на них. И девушка, волосы который сливались с цветом ночи, стоящая рядом с ними и смотрящая на дьявола. Ожидающая, заберет он ее или нет. В ад… В глубины ада, где нет [слово запрещено РКН 12/2022], нет зла, только внутренние страсти людей, которые они никогда не показывают при свете дня, под лучами солнца…
- Янек, пошли в дом. Уже поздно, надо ложиться, - голос Павла как гром среди ясного неба врезался в мое сознание. Я будто ожила, после гипноза. Анежка все еще испуганно жалась около Павла, но теперь они стояли. Ян пожирал ее взглядом. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг взяла Павла за руку и потащила вперед.
- Нам надо поговорить.
Анежка вздрогнула, будто я дала ей пощечину и испуганно взглянула на Яна, который медленно к ней приблизился.
- В чем дело, Вита? – нервно спросил Павел. – Не видишь, что ее нельзя оставлять одну с ним. Она как ребенок.
- Ага, как ребенок. Она просто втюрилась в тебя по уши, вот и изображает испуганную дурочку, - сказала я ему четко, с каплей жестокости в голосе. Не знаю, что на меня нашло. Сейчас я жалею о этих словах. Но сейчас о жалею так же и о многом другом.
Глаза Павла странно поблескивали бледным светом в ночи. Он улыбнулся и скользнул рукой по моей щеке.
- Девочка моя, ты бредишь…
- Нет. Я говорю правду,- я убрала его руку и смело взглянула на него.
- Вита, прошу тебя…
- Она тебе нравится? – следующий вопрос поставил его в тупик. Он не знал, что ответить.
- Значит…нравится.
Я резко развернулась и пошла к Яну и Анежке.

- Не сомневаюсь… - пршептал Ян, очень тихо. Анежка всхлипнула. В ее глазах были слезы.
- Хорошо, я согласна, - прошептала она.
- Не забудьте, пани.
Не знаю, почему он всегда обращался к ней так. Но меня это бесило. Так же меня взбесило, что не мое право сейчас лезть в их разговор и спрашивать, в чем дело. Но любопытство раздирало меня изнутри.
Заметив меня, так как она стояла спиной ко мне и не могла меня видеть, она побежала к Павлу и они вместе направились к дому.
Я боялась оставаться с Яном наедине и быстрым шагом двинулась за ними.
Когда мы заходили в дом, Павел обернулся назад. Яна там уже не было. Я тоже обернулась, стараясь что-то увидеть, но в ночной мгле не было видно ничего. Хотя, если бы он стоял там, мы бы заметили.
- Куда он ушел? - спросила я его тихо.
- Он… - ответил Павел, вглядываясь во тьму. Его лицо несколько скривилось. – Он всегда уходит. Забудь.

***

Трудно сказать, что значила для меня эта ночь. Все будто перевернулось с ног на голову. Я стала другой, изменилась. Всю ночь мы сидели в гостиной, кто на диванах, кто на полу, у камина, выпили немного, поговорили о чем-то, уже не помню о чем. Я не разбирала, что он там говорит. Сквозь дымку полусна я слышала только, что за окном дует ветер, а занавесь в полутемной комнате тихо колышется. Голос Павла был очень мягким, таким успокаивающим и уравновешенным. Я просто слушала этот голос.
Мартин вдруг начал разговор о политике, и все подключившись, начали обсуждать это. Анежка сидела рядом с Павлом, но он смотрел на меня. Безпрерывно, постоянно. Я поджала ноги под себя, и наблюдала за ветками дерева, легко бьющимися о стекло.
Я чувствовала, что засыпаю, но ничего не могла поделать с этим.
Веки слипались, и меня унесло в мир снов.

[Эллина]

Класс!

[Tinga]

хех...забросили мою темку) а я наконец все привела в порядок. возвращение))

***
Я приоткрыла глаза и увидела напротив темную тень. Она была темная, с очертаниями человека. Я долго вглядывалась в нее, стараясь понять, что или кто это. Я долго еще смотрела на эту тень, пока до меня не дошло, что это я. Такое черное отражение, призрачное и немного мистичное. Губы слабо приоткрылись. Когда придет завтра и я смогу наконец забыть это все?
Я поняла, что меня перенесли в одну из комнат наверху. Рядом, на кровати, лежала Бренна. На полу, на матрацах раскинулись Миколаш с Мартином.
Я нащупала рядом свою сумочку и достала мобильный. Монитор высветился синим цветом во тьме и кинул отблески на темную, матовую кожу Бренны. Она что-то постанывая, отвернулась.
Два часа ночи.
Я услышала какие-то звуки внизу и решила спуститься. Так, как я и была, в черном топе и джинсах, я выскользнула из кровати и осторожно открыв дверь, выбралась наружу.
Спустившись, я увидела тень, которая шла от кухни налево. Наощупь пробираясь, я последовала за ней. По шагам я поняла, что это Павел, но почему-то мне не хотелось обнаружить свое присутствие. Открылся какой-то замок, и я за Павлом спустилась вниз по круглой, вьющейся лестнице.
Он шел впереди, я в десяти метрах от него, крадучись, как вор. Я слышала, как ритмично бьется сердце внутри и почему-то у меня возникло желание его вырвать, затоптать, чтобы не слышать этих спокойных, дьявольских ударов. Или скорее, чтобы эти удары не дали обнаружить меня.
Совсем высоко, почти у потолка была небольшая скважина, из которой шел свет. Или скорее один луч падавший на пол и освещаюший решительно ничего. Из черноты коридора вышла тень. Мое сердце забилось сильнее. Я судорожно начала хватать ртом воздух, мысленно себя успокаивая. Но..
- Янек? – мягкий, такой спокойный голос Павла осторожно прорезал тишину. Я боялась дышать, чтобы не быть замеченной. Я увидела, как из черноты выделилась фигура, и по почти беззвучным движением, определила, что это Ян.
Затаив дыхание, я стала слушать. В начале они просто молчали. Я не понимала, что нужно Павлу от Яна, что они встречаются ночью в подвале, потому что веротянее всего это был подвал.
- Не могу больше... – голос Яна. Глубокий голос, и очень чувственный. Павел кладет руку ему на плечо и Ян медленно наклоняется к нему, а потом все так же медленно опускается на колени. Павел пытается удержать его, но тот не слушается, и став на колени, прижимается головой к коленям Павла. Лица не видно, но почему-то мне не по себе.
- Возьми себя в руки, Ян. Так больше нельзя продолжать. Ты должен вырваться оттуда, - Его волосы серебрятся под единственным лучом света и я невольно наблюдаю за ними. Но снова мое внимание приковано к Яну. Его плечи судорожно трясутся, рука Павла осторожно гладит его по волосам.
- Руки? – Ян хрипло засмеялся. – У меня только одна рука, Павел!
Мысли мои метались с огромной скоростью из одной крайности в другую. Я боялась делать выводы, но не понимала, что с ними.
Вдруг Павел резко схватил Яна за плечи и дернул вверх. Тот не устоял и свалился вниз, прижимая ладони к лицу и легонько вздрагивая. Он упал на бок, придимая колени к животу и тело его тряслось от беззвучных рыданий и судорожных вздохов.
Павел не выдержал напряжения:
- Отлично! Валяйся тут, как безвольная скотина! Мне-то что с того! – он вдруг двинулся прямо на меня, и я уже решила, что он меня видит, но он видимо не смог уйти и резко повернулся. Опустившись на колени, он обнял Яна, как ребенка, осторожно поглаживая по голове. Тот доверчиво прижался к Павлу.
- Больно, Павел, - застонал Ян, прижимая пальцы одной руки к вискам. – Они не уходят. Он постоянно говорит мне, что делать. Я больше не могу.
Он вцепился в друга одной рукой, другая безвольно висела в рукаве рубашки. Я еле сдерживала слезы. Это зрелище было не для слабонервных. Он был таким беспомощным, таким одиноким… Слезкинки одна за другой покатились у меня из глаз, стирая то, что произошло несколько часов назад, вытирая все неприятные минуты, когда мне казалось, что я его ненавижу.
- Я хочу побыть один. Дай мне побыть самому, - вдруг спокойным голосом сказал Ян, с помощью друга поднимаясь с колен. Он подошел к стене и уперся в нее одной рукой. Я быстро спряталась за чем-то, что мне напомнило шкаф. Павел ушел, закрыв дверь.
Я дрожала, испугавшись, что сейчас он повернется и увидит меня. И он действительно повернулся.
- Выходи, Вита, - вдруг очень ясно сказал он. Я быстро стерла рукой слезы и шагнула во тьму. Какой смысл прятаться, если он знает, где я?

***

- В чем дело? – словив мой испуганный взгляд, он остановился. Совершенно спокойный, с ленивой улыбкой он наблюдал за мной. Будто ожидая, что дальше? Что будет дальше? Будто совершенно забыв, что было пару минут назад, и как он корчился на полу, не зная куда деваться от боли.
- Что с тобой происходит, Янек? – прошептала я, осматривая обстановку подвала. Здесь было темно, и мерзко. Влажно, будто неделю назад здесь затопило. Я чувствовала вонючий, неприятный запах.
Он шагнул ко мне и я отступила, упершись в стенку. Только прикоснувшись к ней, я вскрикнула и бросилась вперед. Стена была слизкая, мокрая и липкая. От одного прикосновенияменя стало воротить. По телу прошла дрожь. Глаза уже привыкли к темноте.
Я снова посмотрела на Яна, только…в этот момент он, как это ни странно звучало, стал другим. Совершенно другим. Его взгляд обрел смысл, и он непонимающе смотрел на меня.
- Что мы здесь делаем? – он оглянулся и недоумевающе уставился на стены. Почему-то я верила, что он действительно не знает, что он здесь делает. Он подошел ко мне и взял за руку. Спокойно, без лишних движений.
- Давай выберемся отсюда, ты знаешь как? – прошептал он.
- Да, - я двинулась в сторону двери и увидела, что она заперта. Неуежи Павел запер его здесь одного? Господи…
- Здесь нет выхода, но там тоже какая-то дверца. И лесенка, - заметив на противоположной стороне какую-то ограду, я показала ему.
Он прищурился и повел меня туда. Мы перелезли через ограду и взобрались по лестнице вверх. Каким он потерянным не был, но по-прежнему двигался безшумно и осторожно. Интересно, на шпионских уроках такому учат? Красться безшумно, словно у тебя нет костей, а только тело, гибкое и способное на все? В то время как каждый мой шаг был слышен, его почувствовать можно было лишь кожей.
- Включи свет, - прошептала я.
- Я не знаю, где здесь свет, любовь моя. Поэтому придется ограничиться тем, что есть, - видимо он уже совсем пришел в себя, подумала я.
Я вскипела. С какой стати он разговаривает со мной так…таким голосом.
- Ч-черт бы тебя побрал!! – я сильно ударилась о что-то твердое, и металическое. Когда не видишь то, о что бьешься, всегда больнее. Не знаю почему, но это так.
- Осторожнее со своими желаниями, детка, - Ян подошел ко мне сзади и прижал к себе. – Где ударилась? Больно? – шепотом спросил он, и это было почти что нежно. Так не похоже на его постоянное поведение. Я чувствовала его горячее дыхание на шее. Пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы не прижаться к нему спиной и дать ему обнять себя сильнее. Я высвободилась и убрала его руку с талии, и он спокойно отступил.
- Это машина, - я нащупала в этой кромешной тьме окно, кажется, машины, и дверцу.
- Что? – Ян будто думал совершенно о чем-то своем, витая в глубинах своего подсознания и не осознавая, где находится.
- Это машина. Мы в гараже, запертом гараже, - сказала я, нервно отыскивая лампу. Поняв, что мы в гараже, я уже сориентировалась и нашла свет. Я дернула за нить и гараж залило матовым, еле горящим светом. По-крайней мере теперь я могла не стукаться головой о висящие железки и не чувствовала себя настолько уязвимой. И в то же время до меня дошло, что гараж находится совершенно в противоположной стороне от дома и если даже я буду орать, как резанная, вряд ли меня кто-то услышит. Что бы там ни было, оставаться с Яном в замкнутом пространстве я физически не могла. Я чувствовала духоту, желание выбраться и не видеть его больше. Я отошла от него не определенное расстояние и облокотилась на машину.
- Вита…
Он редко называл меня по имени и я вздрогнула, оглянувшись. Меня пробирала дрожь. Я понимала, что когда этот…человек рядом, я не контролирую свои действия. Но мне и не хотелось ничего контролировать. Не хотелось думать о том, что произошло совсем недавно, словах Павла, о опасениях Анежки. Но страх все равно не отпускал меня.
Он подошел ко мне, осторожно ступая, почти не наступая на землю. Я не могла оторвать взгляда от него и нервзно зглотнув, отвернулась к стене и увидела свое отражение в зеркале. В разбитом зеркале, которое скорее всего унесли из дома, чтобы выбросить. Отражение было искорверкано, но мои глаза казались мне черными, двумя черными дырами, без света. А цвет лица, каким-то нездоровым. Волосы аккуратно лежали на плечах и опускались ниже, и ни одна волосинка не лежала неправильно. Такой эффект бывает только у кукол барби, когда их волосы опрыскиваешь специальным лосьоном и прикрепляешь к ним звездочки, поэтому я решила, что это пригрешение зеркала. Увлекшись разглядыванием себя, я не заметила, как он подошел. И устроился у моих ног, слегка прислонив к коленям голову.
- Как ты научился так ходить? – задала я глупый вопрос, надеясь разрядить эту напряженку, которая давила всеми своими электронными полями, сковывая каждое движение и каждый вздох.
Он хмыкнул и опустил голову.
- Когда я был маленьким…в детском доме, там, - он запнулся, будто не зная, стоит ли мне что-то рассказывать, что-то, наверняка сокровенное. – Там нельзя было после восьми часов выходить из комнат, иначе тебя могли высечь кошкой-девятихвосткой. На самом деле так пугали, это была обыкновенная тростниковая плеть. А мы с Павлом, мы были в разных комнатах, поэтому я часто пробирался к нему. И…
- Ты не боялся? – мне вспомнился рассказ Ханны, черт знает сколько лет назад, у Анежки, про мальчика с синими глазами, смотревшими на друга с первобытной преданностью.
- Боялся, особенно когда меня схватили эти скоты. Они, знаешь, очень больно бьют, любовь моя. Так больно, что уши заложит и задыхаться начинаешь, – он поднял на вверх голову и по ребячески усмехнулся, а потом тихо добавил: - Да я шучу, не верь всему, что я говорю.
Я верила.

Я скорчила подобие улыбки и не удержавшись, пригладила волосы на его голове. В начале он дернулся, а потом, как довольный кот, подставил голову для дальнейших ласк. Это было даже не смешно. Я замялась и убрала руку. Он усмехнулся, но я не видела его глаза. Когда я не видела их, то невозможно было понять, его смех добрый, или циничный, злой.
- Ты очень любишь Павла? – спросила я, только получился грудной шепот.
- Ты ревнуешь, любовь моя? – усмехнулся он и привстал, тесно прижавшись ко мне. За мной была машина и я не знала, куда отступать. А может это только отговорка. Но даже теперь я не могла смотреть ему в глаза, поэтому разглядывала его шею, на которой билась жилка, быстро билась…
- Поэтому ты так рисковал ради него, пробираясь по коридорам?
- Вита, Вита… Ты задаешь слишком много вопросов, детка. Так нельзя, - прошептал он прямо в ухо, и его голос отдавал чем-то давно забытым, чем-то из сна. Я все еще не смотрела ему в глаза и тем не менее он поднял рукой мое лицо вверх и скользнул по волосам, пальцами обхватывая голову сзади. Я закрыла глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом и он легким касанием одних губ прикоснулся к шее. На секунду я вспомнила его прежнего и мне показалось, что он сейчас прокусит мне шею. Но он слегка отстранил лицо, прошелся по волосам рукой и посмотрел в мои затуманенные глаза.
- Янек…
Я встретилась с ним взглядом и внезапно похолодела. Они были прекрасны, но в них была тьма, выглядывающая наружу только ночью и прячущаяся днем. Она есть в каждом человеке, но не каждый настолько смело смотрит ей в глаза. Я обняла его за талию и поцеловала в губы. Мне надоело ждать, когда он это сделает, я была слишком голодна. Им… И этот голод следовало срочно утолить, только это оказалось не так легко. Мы исследовали друг друга с некоторой поспешностью, боясь потерять мгновение. Но я никогда не забуду миг, когда он открылся мне, открыл темную часть своего я. Мы глотали дыхание друг друга, прижимаясь все сильнее, скользя руками по телу друг друга. Сильно дернув, я сорвала с его шеи кулон. Он никак на это не отреагировал.
Я не могла оттолкнуть его, я сама вцепилась в него и не отпустила бы даже под страхом смерти. Это и означает потеря контроля. Над телом, над сознанием, которое уже не работало, а только подчинялось желанию. Я чувствовала каждый удар его сердца, настолько близко мы были. Он был действительно настоящий, реальный, живой и теплый…
Я стала растегивать его рубашку и заметила тень нерешительности в его глазах. На секунду я не понимала, в чем дело, но все стало понятно когда он слегка двинул правой рукой, вернее тем, что от нее осталось. А я совсем забыла, что там, за тканью, металл. Я осторожно стянула с руки рукав и скользнула рукой по увечью. В начале он протестовал, но успокоился, поняв, что я не испытываю отвращения к нему из-за этого.
Я смотрела в его глаза, и видела нечто похожее на боль, чего-то, что мне вряд ли когда-нибудь суждено понять. Боль, кровь, и тень любви. Только глупо принимать желание за любовь. Но за синевой можно и ошибиться. Пусть это будет только мечта.
Мы держались друг за друга, боясь хоть на секунду оторваться, царапая кожу ногтями, соприкасаясь ртами, мы дышали друг за друга, жили за счет одного сердца, не испытывая ни страха, ни сомнений. В буквальном смысле глотая каждый вдох, глоток воздуха, жизнь. Мне казалось, что по нашим жилам течет одна кровь…
Вспышка света, и на секунду стилеты вырвали из моих глаз.
Тьма, которая поглощала меня, на мгновение отступила.
Свет вырвался наружу и заслепил нас обоих, связав нас навеки.
Озарение…
Но это было всего лишь иллюзией.

Только…вся моя жизнь состоит из иллюзий.


Глава 3.

Я проснулась в машине. За рулем сидел Павел, моя голова лежала на коленях Анежки и она автоматически поглаживала меня по волосам. На переднем сидении рядом с Павлом сидел Джонни. Я еще не совсем пришла в себя, но перед глазами проплывали мгновения прошлой ночи, проведенной в гараже. На другой стороне сидения сидела Стелла, и мои ноги слегка упирались в нее. Он ничего не говорила, только спокойно взглянула на меня светло-карьими глазами, и легко улыбнулась, подбадривая. Она была мне приятна, причем моя маму тоже звали Стелла.
Я резко вскочила, чувствуя себя настолько одинокой в этой машине, ехавшей уже по улицам Праги. Еще совсем недолго, и мы будем у колледжа. Анежка заметила, что я проснулась и отодвинулась к окну, не глядя на меня. Я взглянула в зеркало переднего сидения, стараясь словить взгляд Павла, но он смотрел прямо на себя. В зеркале отражались только мои глаза: растекшаяся тушь, распухшие, покусанные губы, стершаяся пудра и растрепанные до невозможности волосы, сильно оттеняющие бледное лицо и синеватые круги под глазами.
- В чем дело? Может, обьясните мне, что я здесь делаю? – стараясь не паниковать и говорить спокойно, пробормотала я. Анежка и Павел полностью игнорировали меня. Винс повернул слегка голову и сказал, что мы скоро будем в колледже.
- Почему мы так рано уехали, мы же собирались оставаться на два дня? – спросила я, пытаясь привести себя в порядок с помощью того, что было в моей сумочке, валяющейся рядом.
- Тебе не хватило? – не удержалась Анежка.
- А тебе завидно? – не удержалась я, со злостью глядя на нее. Винс развел руками.
- Девочки… Анэ, мы же договорились.
- Хорошо, молчу! Молчу, - Анежка снова отвернулась к окну.
Пару минут я молчала, чувствуя себя совершенно глупо. Кто меня одел? Когда они нас нашли? И вообще, неужели им так трудно было меня разбудить.
- Где Ян? – спросила я по прежнему холодно. Никто не ответил.
Меня бесило, что никто не хотел со мной говорить. Что они себе позволяют, с какой стати так себя ведут!
Я тихо выругалась и повторила свой вопрос.
- Павел, черт бы тебя побрал, отвечай, что творится?! – уже не выдержала я, в очередной раз не получив ответа.
- Уехал, - тихо отчеканил Павел, продолжая смотреть прямо на дорогу.
Больше я задавать вопросов не стала и решила подождать.
Наконец мы подъехали к колледжу. Анежка и Винс со Стеллой бросили нам «пока» и вышли из машины. Павел, не обращая внимания на то, что я не вышла, подьехал к стоянке. Все так же игнорируя меня, он запарковал машину. Вместе с ним я вышла из машины. Дождавшись, когда мы отошли от стоянки, я встала перед ним, не давая ему идти дальше.
- Теперь я жду обьяснений.
- Вита, мне не до тебя, - прошептал он, и в его глазах была внутренняя печать тоски.
- Мне тоже. Павел, мне плевать, что ты там себе думаешь, - с жаром воскликнула я. – Но я все-таки хочу узнать, что происходит!
- Это скорее я должен требовать обьяснений. Но в данный момент, я действительно не могу оставаться. Не будь ребенком, мы можем поговорить потом, - очень быстро, без эмоций, проговорил он и двинулся вперед, но я не дала.
- Вита, ты же не хочешь, чтобы я применил силу? – совершенно без угрозы в голосе спросил он, только глаза с голосом были не согласны. Они были взволнованы и болезненно блестели.
- Павел, пожалуйста.
- Хорошо, что ты хочешь знать? – нетерпеливо спросил он. Я знала, что с моим пожалуйста ему не справиться.
- Почему я оказалась в машине? Когда вы нас нашли и прочее. Ты сам понимаешь,- смущенно ответила я, уже смотря только на свои грязные ботинки. Опять грязь взяла вверх, только вчера я их чистила.
- Ян уехал раньше, у него были…
- Что?! – воскликнула я, не в силах поверить, что у него всеэто время были ключи.- Значит мы могли выбраться, а он сделал вид, будто мы заперты?!
Я не могла поверить. Внезапно все очарование прошлой ночи, показалось мне покрытым пеленой какой-то грязи. Мне стало противно и меня передернуло.
Павел покачал головой.
- Нет, дверь открыл Мартин. Они с Миколашем должны были раньше уезжать. Ян должен был спешить на встречу по делу, и поехал раньше. А тебя, чтобы не будить, мы перенесли в машину. К утру обнаружилось, что у всех куча дел и решили не оставаться дольше. Теперь понятно?
Заметив мой растерянный взгляд, он сказал:
- Тебя одели Анежка с Бренной, довольна? – он так смотрел на меня, что мне захотелось зарыдать и просить у него прощение, только неизвестно за что. Но я сдержалась и не плакала, только глаза покрылись влагой. Я сглотнула и кивнула. Почему-то мне казалось, и скорее всего это действительно было так, что я низко пала в глазах Павла. То уважение, та нежность с которой он всегда смотрел на меня пропали. Теперь в его взгляде ко мне не было ничего приятного. Он так смотрел на всех, к кому относился равнодушно. Например, раньше он так смотрел на Анежку.
Я отвернулась и побрела к колледжу. Сердце разрывалось. От боли.
Згусток эмоций, которые никак нельзя излить. Внезапно Павел подбежал ко мне и развернув к себе, резко прижал к себе, что-то шепча и несколько грубо гладя по голове. Я вцепилась в его свитер и больше не смогла сдержать рвущийся наружу стон отчаяния.
- Почему? Дурочка ты моя… Вита, ну почему ты такая дурочка? Ну зачем? – он все сильнее прижимал меня к себе, и хотя мне было больно, я не говорила этого. Наоборот, все сильнее из меня лились слезы, отравленные страхом и грязью. Я не могу сказать, что жалела о произошедшем, но я чувствовала опасность.
- Я вернусь очень поздно, жди меня вечером, к 11, в кафе моего курса. Ты знаешь где это? – прошептал он мне на ухо, продолжая поглаживать волосы.
Я кивнула, глотая отравленные солью слезы. Он взял мое лицо в ладони и пальцем стер слезы с щек.
- Не время жалеть, Вита.
- Я не жалею,- прошептала я и вырвавшись, направилась к колледжу.
- Я приду! – бросила я не поворачиваясь и побежала что силы.
Ветер хлестал в лицо. А это уже апрель.
Воздух развевел мои черные волосы, пряди прилипали к мокрому лицу. Я побежала скорее и ворвавшись в комнату, бросилась на кровать. Слезы брызнули из глаз и я, вцепившись в одеяло, дала волю эмоциям.

***

Мне жутко хотелось спать, хоть я и весь день проспала. Но пришла на запретную для моего курса территорию. Странно, старшекурсникам в наш курс можно, а нам к ним нет. Несправделивость. Беззаконие. Как всегда.
В кафе никого не было, кроме молоденькой официантки, которая дала мне горячего кофе. Все уже спали, все-таки десять минут одиннадцатого. Я устроилась возле крайнего столика и стала ждать.
Я недолго ждала. Павел подошел и сел напротив. Он смотрел, как я стучала стаканом с кофе по столику и резко убрал мою руку. Я снова взяла стакан. Пластиковый, горячий стакан с кофе и глотнула. Обожгла язык, ненавижу это ощущение.
Он поднял на меня свои глаза.
Почему когда я смотрю в эти глаза, мне хочется плакать?
От безнадежности.
Тоски…
Я взяла себя в руки.
- Ты хотел срочно поговорить. Говори.
- Ну ты и дура, Вита, - холодно прошептал он и будто окатил меня холодной водой с ног до головы. Я почувствовала капельки пота, на спине, под тонкой футболкой, которая прилипла к телу.
- Почему ты так говоришь? – прерывающимся от неожиданности голосом спросила я.
- Потому что я тебя сразу предупреждал. А ты не слушала. И теперь, черт возьми… - Павел выгладел в действительности растерянным. Что-то творилось с ним, но почему-то я была уверена, что он не скажет. Не обьяснит причину всего, что творилось.
-Что не так, Павел? – спросила я принимая серьезный, и слегка обиженный вид. – Я не понимаю тебя. Почему ты делаешь из всего проблему? Это ведь, черт возьми, не твое дело.
Павел откинулся на спинку сидения и оценивающе посмотрел на меня. Так, спокойно и пристально одновременно. Будто считает меня ничтожеством. Внезапно вся его нежность куда-то подевалась. Он смотрел на меня глазами презрения, будто наказывая меня за что-то.
Я не выдержала и отвела взгляд. Стала состредоточенно рассматривать свои ногти, с которых постепенно сползал темно-серый лак. Хреново. Уродство, почему все красивое так быстро преображается? Вот даже ногти. Делаешь дорогой маникюр, пилишь, чистишь, красишь…а потом. Что? Грязь и безобразие всегда берут вверх. Уродство побеждает. Лак сползает, и твои ногти становятся похожими на десять грязных отростков, коими и являются.
- Перестань, - кинула я ему, не глядя на него. – Пока ты не обьяснишь мне ничего, я ничего не могу поделать.
- Да?! Только трахаться с этим сумашедшим?!! – Павел вдруг вспылил и резким взмахом руки сбросил со стола практически все, что там было, кроме моего кофе, которое я испуганно прижала к себе. На секунду гнев в его глазах остыл. Подбежала официантка, которой он сунул в руки чаевые, приказав убрать. Она покорно стала исполнять его приказ. Павел снова сел на место. Я видела, что ему стыдно за свои слова. Он любил Яна. И меня, наверное. Я неотрывно смотрела на него, и теперь ему было стыдно поднимать глаза. Он так и сидел, потерянный ребенок, без единого слова, без единого движения.
- Может…ты ревнуешь? – прошептала я, не совсем понимая свой вопрос. Непонятно, кого он ревнует, меня к Яну или Яна ко мне. Янека, который с детства принадлежал ему одному. А с другой стороны, я не понимала, с какой стати я должна обьяснять ему свои действия и вообще оправдываться перед ним.
Павел облизнул шершавые губы. Это было так чувственно, что я слегка покраснела. Хотя в данный момент он явно не думал о том, чтобы меня соблазнять. Убрав с лица белокурые пряди, он поднял на меня глаза.
- Не говори глупости, Вита.
Я еле вздохнула и смело взяла его за руку, заставив его посмотреть мне в глаза. Он робко сжал мою руку своими теплыми пальцами. С аккуратными ногтями, без черного лака… Его, а не Яна.
- Значит, это не так? – снова я повторила свой вопрос. Он чуть сильнее сжал мою руку и резко убрал ее. Я чувствовала его присутствие каждой клеточкой. Так хотелось прижаться к нему, обнять, зарыться руками в эти золотистые волосы. Я была уверена, что они мягкие, как шелк. В нем была защита, но я не была уверена, хочу ли я получить ее или нет.
- Вита, я хочу защитить тебя… - почему-то эта фраза прозвучала слишком к месту, но я все же спросила:
- От чего? – хотя надо было спросить «От кого?».
- От себя самого и того, что меня окружает. Ты не понимаешь, во что ввязалась. Лучше держись подальше от него.
Наконец-то… Наконец-то он сказал прямо. Я ликовала, потому что он впервые заговорил так прямо.
- Если ты имеешь в виду Янека, а именно его ты имеешь в виду, то я… Нет, не прерывай меня, дай договорить. То не надо защищать меня от него, он никогда не причинит мне вреда, пойми. Я очень ценю твое участие, Павел, но… Я не понимаю, как можешь ты, будучи настолько привязанным к нему и любя его, в то же время говорить о нем плохо…
- Я говорю о нем плохо? – удивился Павел.
- Ты просишь меня держаться от него подальше.
- Прошу. Это разные вещи, Вита. Знаешь, иногда стоит и прислушаться к словам других. Ты его не знаешь, и вместо волн наткнешься на острые камни. Не всегда ты права…
- Может и не всегда. Но, мне кажется, я люблю…
Павел резко вскочил и зажал мне рукой. Он был совсем близко, и меня трясло. От холода или его пристутствия. Только на дворе весна.
- Никогда, слышишь! Никогда не говори того, что собиралась!! Особенно ему! Это тебя угробит…
Он отпустил меня и оставив в темноте одну, ошарашенную, выбежал.
Почему-то, я верила тому, что он сказал в конце.
Он тебя угробит.
Только не от этого меня трясло, как на тридцатиградусовом морозе.

[Auror]

Прочитала. Впечатления очень сильные, хотя мне все еще трудно во всем разобраться. Очунь жду продолжения.

[Tinga]

Пасиб) Хотелось бы правда болле понятную характеристику.

Вэнсана, тебе тож пасиб) Только все же пиши отзывы здесь.

Так и быть, выкладываю вобщем почти для себя)) с остатками гордости).

Глава 4.

Утро было такое, каким оно бывает всегда, когда внутри плохо. Серое небо гоняло по определенной траектории тучи, белые, как пушинки. Только я не видела их, потому что лежала под одеялом.
Когда я отбросила одеяло, глаза прослезились и заболели. В последнее время, когда после тьмы я открываю глаза, я чувствую резкую боль. Надо сходить к врачу, только я и так знала, что туда не пойду.
Анежки в комнате уже не было. Она раньше всегда вставала первой и будила меня, и было странно, что ее нет. Чувство какой-то потери, пустое место внутри. Хотя за столько времени я уже стала привыкать. После душа, я решила на сегодня полностью изменить свой «вампирский» имидж. Одела хлопковую бежевую рубашку, и такие же тонкие брюки. Все-таки весна. Хотя чувствовала себя хуже некуда. Макияж на этот раз сделала светлый и мягкий, исключив из палитры черный цвет. Волосы разпустила по плечам, и взглянув в зеркало, поняла, что от черного цвета не избавлюсь.
Зашла Анежка, и увидев меня, удивленно хмыкнула. Она со времени нашей размолвки перестала одеваться так, как я и ее удивило, что я тоже оделась по-другому. Она не понимала, что для меня это было способом вырваться из тьмы хоть на какое-то время. Вдохнуть холодного воздуха.
- Анэ, что с нами происходит? – тихим голосом спросила я, все еще продолжая расчесывать волосы. Анежка повернулась ко мне. Я слышала запах ее сладких духов. Равнодушным голосом она сказала:
- Советую тебе задать этот вопрос самой себе.
Я вздохнула, но ничего не сказала. Бесполезно пытаться наладить отношения, если она не хочет. На самом деле, я не хотела. Мне ее не хватало, но я не хотела снова связывать себя с ней. Так получилось, я уже не доверяла этой девочке с широко распахнутыми темными глазами и наивной детской улыбкой. Но мне было жаль ее.
- Вита, когда ты успела превратиться в шлюху? - вдруг спросила она. Ни один мускул не дрогнул на моем лице в то время, как внутри все перевернулось. Я уже устала от боли, от ударов и пощечин. Я развернулась к ней, зная в этот момент, что выгляжу отлично и спокойно ответила:
- С того самого, как ты превратилась в трусливую ханжу.
Девушка замялась, хоть и попыталась сделать вид, что ей все равно. Мне показалось, что ее обидело не слово ханжа, а то, что шло перед ней.
- Понимаешь, ты можешь говорить такое, сколько хочешь, но я по-крайней мере не сплю с сумасшедшими, - сказала Анежка, притворяясь, что мой ответ ей уже неинтересен. Только мне не понравилось то, что она сказала. Почему они все называют его сумашедшим? И он сам в том числе.
- Да, ты всего лишь с ума сходишь при виде его друга, - четко сказала я, и успев секунду понаблюдать за ее ошарашенным выражением лица, с улыбкой на лице, вышла.
Стерва ты, Гэвал.
Иногда так хочется ею побыть.
Слишком мало искренности. Вокруг лицемерие и разочарование. Задрало так, представить себе не можете. Долбанный мир, в котором ни одной живой душе нельзя доверять, потому что любая правдивая информация вернется к тебе, только в другой кондиции.
Иногда стоит побыть стервой.
Я актриса.
Актрисам нельзя долго оставаться в одной роли, их стоит периодически менять.
***

Я зашла в общюю кафе-столовую. За одним столиком я увидела Павла, Вацлава со Стеллой и двух девушек с ихнего курса, Марию и..имени второй я уже не помнила, и Винса, который в последнее время уже почти что считался в их компании. Я кивнула им. Павел встал и подошедши ко мне, легко поцеловал в висок.
- Все окей? – Павел не мог поверить, что я так одета.
Я кивнула.
- Извини меня, Вита. Просто я беспокоюсь о тебе, - прошептал он, глядя на меня чистыми голубыми глазами за двумя темно-золотыми полосками длинных ресниц.
- Не стоит, Павел. Я сама справлюсь.
Он кивнул.
- Забудь его.
- Не будем про это, - прошептала я в ответ.
- Окей, идем к нам.
- Нет, я к своим, - я повернулась к столику, где уже годами сидела вместе с братьями, Джонни, Анежкой и Бренной. Анежка какое-то время отделялась с Бренной, но сегодня они сидели все вместе. Мое место было свободно и я села.
- Доброе утро.
- С ума сойти, это ты, Вита? – улыбнулся Миколаш, странно посмотрев на меня. Но я знала, что понравилась ему и это добавило мне уверенности. Бренна только хмыкнула.
- Так что с нашей Витой происходит? – спросила она, поправляя выбившуюся из хвостика косичку. На этот раз косички были черные. Странно, вчера они были ядерно оранжевые. Бренна была любительницей экспериментов.
Я удивленно посмотрела на нее.
- С Витой? Откуда я знаю. А с ней что-то происходит? – улыбнулась я.
- Ну не я же вчера кувыркалась с Яном в гараже, а сейчас перед всеми обнималась с Лешковичем, - язвительно сказала Анежка.
Я чуть не захлебнулась соком, который медленно потягивала из трубочки.
- Анэ! – не выдержал Миколаш, сверкнув своими серыми глазами. Он не терпел такого рода препирательств. Я еле сглотнула и промолчала.
- Завидуешь, Анэ? – ухмыльнулся Мартин. Анежка всегда его недолюбливала. Он был копией Миколаша, и это ее бесило, так как Миколаш ей очень давно нравился и смотреть на Мартина и слышать тот же голос, говорила она, было невыносимо. Я тоже Миколаша больше любила, но и Мартин был не сволочью. Он был более прямолинейным и не покупался на улыбки Анежки.
- Кто? Я? Не будь придурком, Мартин. Прошу тебя, если бы я захотела, Янек уже сегодня был бы моим, - сказала Анежка уверенным голосом.
Я чуть не подавилась, когда представила Янека с этой куколкой.
- Не называй его так, - еле сдерживаясь, прошептала я.
- А что, только тебе можно? – злобно выдавила Анежка.
Мартин слегка наклонил голову, а потом спокойно посмотрел на нее и задумчиво произнес:
- Поспорим?
- На Яна? – в голосе Анежки уже сквозил страх.
- Нет, на Лешковича, - ответил Мартин. Я не знала, что могу сделать, поэтому тихо помалкивала. Это было глупо, но мне не хотелось ее защищать. В данный момент она не нуждалась в моей защите.
- Ладно, ребятки, все! Стоп! Хватит! – воскликнула Бренна со свойственной ей одной привычкой решать все проблемы, свои и чужые. Не раз она мирила нас всех, не позволяя разбиться нашей группе. Друзей. Бывших лучших друзей. Но в данный момент она защищала только Анежку, теперешнюю ее лучшую подружку.
- На то, что Лешкович будет моим? – спокойно спросила Анежка. Я понала, что она уже вошла в роль. Теперь для будет слабостью сказать «нет».
- Да, именно.
- Март, забейся, - Миколаш неуверенно взглянул на своего брата. Иногда мне кажется, что ему тоже было неприятно было смотреть на него и видеть свое лицо. Хотя по большей части они ладили.
- С какой стати? – брови Мартина вздернулись кверху. – Она же так уверена в себе. Так пусть не только языком… То, что она про Виту сказала, Ми’кола, так это же только из зависти. Самой не с кем…
- Я согласна. На что спорим? – прервала его Анежка. Я чувстовала, что она еле сдерживает себя. Ведь он, черт возьми был не просто кем-то, кого она должна была получить. Он ей нравился, и ее нижняя губка, так мило дрожащяя, всецело выдавала ее. Мне стало жаль ее.
- Март, пошутили и хватит, - я улыбнулась, попытавшись этим все закончить и привести всех к миру.
- Не лезь, Гэвал! Боишься потерять его? – вызверилась на меня Анежка, скривив губы.
- Анежка, - Бренна взглянула на меня, и слегка покачала головой. Я не ответила на этот неуверенный взгляд.
- Анэ, тебе совсем не обязательно соглашаться, - вставил Миколаш, укоризненно посмотрев на брата. Тот злорадно улыбался. Мне было уже все равно, я уже не думала, а была уверена, что это не мое дело.
- Я уже ответила, - с этими словами Анежка резко встала, и бросив вилку, направилась к столику Павла. Рядом с ними действительно было свободное место, оставленное Павлом для меня.
- Можно я сяду к вам? С ними так скучно, - она мило надула губки, и взмахнув ресницами, посмотрела на Павла. Тот неуверенно повернулся и посмотрел на меня.
- Ну, конечно, можно, - услышала я голос Винса, и он встал, придвигая ей стул. Потом пожал руку Павлу и Вацлаву.
- Мне уже пора, - он подал руку Стелле, и они вместе вышли. Павел только равнодушно пожал плечами. Я не сводила с них взгляд на протяжении всего завтрака. Павел же, встречаясь со мной взглядом, только смущенно опускал глаза. Мне было чисто любопытно. Анежка оживленно о чем-то рассказывала, с того дня, как мы разошлись, она никогда не показывала свое состояние. Но я знала, что по ночам она плачет. И эти придушенные всхлипы повторялись не одну ночь. Я ненавидела ее за это, так как в эти моменты я жалела ее и хотела утешить. Обнять, как и раньше, и вот так лежать, поглаживая ее по голове…
Но ей не нужна была моя жалость. Как и не нужна была моя дружба.

***
Дневник Анежки.

«Чувствую себя ужасно, но как...как это изменить. Я очень боюсь, но не имею права рассказать. Никому из них. У меня теперь никого нет. Это ощущение, за гранью, пугает меня. Я пытаюсь держаться, но срываюсь от любой мелочи. Когда я вчера заходила домой, мама сказала, что я побледнела и вообще стала психически неуравновешенной. Плохо. Слишком. Я вот думаю, может Вита поймет, если я ей расскажу. Но а вдруг он узнает. А вдруг все раскроется. Просто нельзя, нельзя сдаваться. Надо следить за каждым словом. И Павел, Павел... Что с ним делать? Он мне очень нужен, но он тоже не поверит. Никто не поверит.
Никто не ЗАХОЧЕТ поверить.
Господи, я, я Анежка, теперь каждый вечер молюсь. Та, которая пренебрегала уроками религии, теперь дрожа произносит слова молиты. Каждый раз, то же самое...
Господи, помоги..»

Эти строчки нашла я, только позже. Позже...

А сейчас... Только ненависть. Она зародилась, и в сочетании с жалостью казалась просто смешной.
- Почему ты так смотришь? – Павел сидел на подоконнике, прокручивая записи на камере. – У меня почему-то мурашки по спине.
Я усмехнулась. Странно так, всего полгода назад я бы могла назвать свою жизнь спокойной, даже слегка заудной. А сейчас...
- Я не знаю почему тебе так кажется. Просто смотрю. У тебя такие длинные ресницы.
- Бесцветные, - прокомментировал он. Я вздохнула и подошла поближе. У него действительно были красивые ресницы. Такие длинные, тонкие и...золотистые. Будто состоящие из золотых нитей.
- Нет. Они золотые, - прошептала я, прикасаясь к ресницам. Он пару рз моргнул, пощекотав мне ими кожу. Нежно...будто вздох, и выдох. Взмах крыльев. Полет в никуда.
А за взмахом голубое небо, прозрачно искрящееся море, наполненное слезами.
Он встал и я заняла его место. Включила плэй на камере... там были люди, за этой реальностью. Черно-белые, без оттенков серого. Иногда мне бы хотелось, чтобы мир был, как черно-белая пленка. И не надо выбирать, какой цвет любить, надеть, видеть.. Нет, даже в этом миркомире, нужно выбирать, между черным и белым.
«Я выше этого
Как я могу забыться
И забыть
Что в этом мире не один
Один
Томлюсь, бегу
Откуда, от чего?»

Слова неизвесной песни в голове. Слова без смысла, и со смыслом. Призрачным, темным. Глупое сочетание слов.

Почему ты снимаешь черно-белое? – подумала я и поняла, по его взгляду, что сказала это вслух. Он медленно поднял на меня глаза. Потемневшие, холодные, и тихо прошептал:
- А почему ты заставляешь меня страдать?

Биние сердца. Раз...
Два.. Как за кадром играет музыка.
Оцепенение.
Непонимание.

- Что ты этим хочешь сказать, Павел? – шепот.

Он ушел.

Все уходят и приходят. А мы не бессмертны, чтобы за этим следить. Мы не живем, мы существуем. Только обидно, что это мы осознаем позже. Намного позже, чем надо.
Юношеский максимализм...скажут умные люди. Красиво и умно звучит. Но здесь максимализм идет под руку с минимализмом. И возраст здесь совсем, совсем не при чем. Я не уверена что возраст вообще что-либо значит.

[Эллина]

Очень близко к моему душевному состоянию.Пожалуста,пиши ещё.Ты никогда не пробывала опубликовать свои сочинения?Если да, скажи под каким псевдонимом.По моему ты пишеш на професиональном уровне.У меня никогда не получалось ничего подобного.А жаль