Сокровище Джалам Хана

[Зелос]

Автор: Александр Змушко
Название: Сокровище Джалам Хана
Жанр: драма/мистика/ужасы
Главные герои: Конан, Офелия, Джалам Хан, Сетотмес
Описание: Невесёлая, но правдивая история...
Рейтинг: R. Впрочем, я тааакое в 15 лет читал... Эротика если и есть, то весьма скромная, и упоминается мельком. Однако сцены насилия хотя и не содержат садиского или другого прочего извращённого элемента, однако явно не для слабонервных. Словом, читать осторожно.
Спойлеры (сюжеты каких книг учитываются): все опубликованные при жизни Роберта Ирвина Говарда новеллы о Конане.

Тёмный силуэт возник над парапетом башни. Крепкие пальцы ухватились за поверхность растрескавшейся кладки, и в следующее мгновение могучая фигура незнакомца одним прыжком перемахнула через каменный бруствер. На мгновение она замерла, касаясь пальцами пола, словно прислушиваясь к звукам, доносящимся из верхушки донжона. Но лёгкий ветер приносил лишь неясное трепетание листьев. Внизу, у подножия древнего укрепления, теряли лепестки ароматные груши, и ветер уносил их куда-то вдаль, словно поток чарующего благоухания. Тишина плотным покрывалом окутала крепость.
Наконец незнакомец пошевелился. Бесшумно, подобно призраку, он преодолел несколько футов, отделяющих его от тёмного прямоугольника окна, расположенного на верхушке донжона. Его лица нельзя было рассмотреть из-за густой, почти смоляной темноты, лишь глаза блеснули при свете мигающих звёзд, подобно глазам дикого зверя. Очертания высокой, атлетически сложенной фигуры, немного тяжеловесной, но в то же время перемещающейся с какой-то неуловимой, почти звериной грацией движений, невольно наводило на мысль о далеко не мирной профессии незнакомца.
Где бы не размещалась стража, но наверху её не было. Багряная луна скрывалась за невысокой надстройкой башни, и антрацитовая темнота, казалось, объяла строение. В бездонном чёрном небе, похожем на тёмный хрусталь, пылали яростные огоньки звёзд.
Незнакомец двигался так осторожно, словно каждую минуту ему приходилось ожидать нападения. Очевидно, он был здесь непрошенным гостем. Придерживая рукой тяжёлый плащ, он осторожно потянул меч из ножен, но после некоторого колебания вложил его обратно. Окно, забранное ажурной решёткой и занавешенное тонкими вуалями, служило одновременно и дверями в надстройку. Великан, осторожно, но с немалым умением ощупал небольшой засов, доступный его пальцам благодаря прихотливым изгибам решётки. Его мрачное лицо прорезала суровая ухмылка. В этом деле он явно был профессионалом. С некоторым пренебрежением он легко отогнул несколько металлических листьев тонкой чеканки, и только прикоснулся к самому засову, как внезапно тишину прорезал новый звук. Грабитель молниеносно отогнул декоративные элементы обратно – так, что хотя при придирчивом изучении и можно было отметить, что они покорёжены, но издалека казалось, что всё в порядке – и спрятался в глубокой тени, отступив назад в темноту. Он замер буквально в дюйме от ажурной решётки, прислушиваясь к новым звукам, словно дикий зверь. Так мог поджидать добычу тигр, крадущийся к водопою.
Его чуткий слух уловил то, что большинству цивилизованных людей было бы не под силу. Где-то в глубине помещение щёлкнул замок, и беспроглядная темнота на мгновение поколебалась – в глубине комнаты появился огонёк. Вор заметил его краешком глаза – неясное трепетание, рассеявшее темноту. Одновременно с этим до него донеслись голоса.

Добавлено через 43 секунды
— Какого дьявола тебе опять от меня нужно, колдун, — грубым, жестоким и уверенным в себе голосом вопросил тот, кто оставался невидим. — Мне неугодно больше участвовать в твоих омерзительных ритуалах. К чему нам нужно было тащится к пустынным демонам на задворки вместо того, чтобы просто встретиться у меня во дворце?
Невидимый собеседник издал холодный смешок. Притаившийся в темноте вор невольно вздрогнул. Было в этом голосе что-то холодное и неприятное, словно шипение потревоженной змеи. И ещё в нём была странная, непонятная ему уверенность, словно тот, кто произносил эти слова, владел тайнами столь страшными, что они даровали ему почти не ограниченную власть над людьми.
— Не все разговоры следует вести в людных местах; некоторым должно вершится в темноте, — с холодным удовлетворением заключил он, и прокравшемуся в башню вору почудилась тень насмешки в его словах. — Не стоит твоим слугам знать, о чём мы будем говорить, а у стен в Джапуре слишком много ушей.
Его собеседник фыркнул, но уже без прежнего напора. Темнота за прямоугольником окна заколебалась и словно неохотно расступилась – он зажигал свечи. Мягкий жёлтый свет вырвался из занавешенного окна, слабым трепещущим полукругом осветив часть старой кладки. Непрошенный гость не шевельнулся, хотя неверный колеблющийся ореол едва не выхватил из кромешного мрака его плечо. Он по-прежнему стоял прямо у самого окна. Ветерок трепал его густые смоляные волосы, но он оставался абсолютно недвижим. Со стороны могло показаться, что какой-то шутник установил бронзовую статую у самого окна. Тем временем в глубине помещения диалог продолжался. Обладатель густого низкого голоса, тяжело протопал в другую часть помещения и зазвенел серебром – очевидно, доставал себе чашу. Затем послышались глухие звуки льющегося напитка. Заскрипела кушетка – или кровать.
— Уши найдутся и тут, — неохотно буркнул он. — В Джапуре сохранить тайну – всё равно что переносить воду решетом. Стражники столь же охочи до тайн, сколь и торговки в базарный день. Такова наша порода. Только твоего чёрного колдовства они бояться, словно укуса змеи.

Добавлено через 1 минуту
— Это верно, — самодовольно заявил его собеседник, и вновь притаившемуся грабителю почудилось в его голосе что-то не вполне человеческое. — Но тебе не стоит бояться, мой повелитель, — саркастически заявил он. — Здесь нас не услышит никто. Чернь боится Пурпурной башни больше чем демонов преисподней. Они полагают, что она проклята, — он издал мрачный смешок, — и что демоны по ночам забирают души тех, кто осмелится потревожить их покой. Что ж, эти слухи не лишены оснований. Я видел этих демонов и говорил с ними. Они столь же просты и понятны, как и все порождения ночи. Они хотят крови, но нас не тронут. Сила моего повелителя сегодня удержит их вдали.
Невольный свидетель их разговора поёжился. Голос чародея – а это не мог быть никто иной - вызывал странное ощущение, подобное ушату холодной воды. Когда он говорил, кровь леденела в жилах. Было что-то до невозможности жуткое в его интонациях, словно чёрные кошмары жили в них, жуткие тайны, сокрытые до поры до времени под душным саваном. Но его визави, казалось, не ощущал того почти сверхъестественного ужаса, который внушал этот голос – гулкий и в то же время какой-то гаснущий, словно задуваемый ветром огонёк свечи.
— Демонов я не боюсь, — проворчал он. — Это угодные тебе твари, но меня они не беспокоят. Но с чего ты решил, что охранники будут не столь любопытны? И что это за тайны, что мне надлежит скрывать их – мне, сатрапу Джапура?
— Сатрап ¬– лишь человек, — загадочно сказал его собеседник. — Есть тайны, которые должны остаться ведомы лишь порождениям ночи – и нам, ибо мы заключили договор с самыми чёрными силами этого мира. Я убрал стражей с верхнего этажа башни. Никто не услышит нашего разговора – только бесплотные духи полуночи.
Раздался грохот, словно чашу с размаху поставили на стол, и она, подпрыгнув, покатилась по столешнице.
— Что ты сказал? — прорычал сатрап. — С каких это пор ты стал распоряжаться моими воинами, словно своими слугами? Кем ты возомнил себя, паршивый факир? Или ты забыл, как я вытащил тебя из склепа в Кутшеме, когда ты просил воды, а глотка твоя была чёрной, как сама смерть? Как я укрывал тебя в караване, когда твои собратья гнались за тобой, насылая чудовищных потусторонних тварей? Лишь благодаря мне ты жив, чародей. Одно лишь послание – и твои кости сгниют прямо в твоей плоти – я знаю чёрную мощь чародеев Стигии!
— Я ведаю это, как никто другой, — тихо ответил ему невидимый собеседник, и в его голосе разбойнику почудились нотки застарелой ненависти. — Но тебе же будет лучше признать, что эти тайны должны ведать только мы.
Он помолчал, а зетам его шипящий голос продолжил, и на этот раз он был полон неизбывной горечи.

Добавлено спустя 1 минуту 5 секунд:
— Солдаты знают, что ты приютил у себя одного из опальных стигийских жрецов, крысу, жаждущую твоего покровительства. О, с какой радостью они вонзили бы мне нож с сердце. Они бояться меня и той чёрной силы, что я владею. Они слышат хлопот чёрных крыльев, что тревожат покой ночи и слышат голоса демонов, что приходят ко мне из царства теней. Они бояться – а страх порождает ненависть и боль. И я знаю, что более не нужен тебе. Дворец Джугир Шаха отныне твой, и тебя беспокоит крыса в твоих покоях. Ты боишься меня и жаждешь избавится от меня, Джалам Хан. Ибо тот, кто дал тебе силу, может её и отнять. Ты давно бы уже уничтожил меня, но я знаю вкус каждого яда, что ведом вам, юным народам и тебя пугают тени, что пляшут на стене напротив моего очага. Но не того ты боишься, Джалам Хан. Тебе следует боятся тех сил, с которыми ты заключил договор!
Голос колдуна возвысился, и последняя фраза прозвучала раскатом грома. Вору показалось – или так и было – но жёлтый круг света перед проёмом слегка колыхнулся, словно при последних словах колдуна в комнату устремилась тьма. Но это, наверно, лишь ветерок колыхнул огоньки свечи.
Долгое время в комнате царило молчание.
— Наверное ты прав, колдун, — наконец тяжело уронил Джалам Хан, сатрап Джапура. — Демоны лишили меня рассудка, — но в голосе его не чувствовалось раскаяния. Слова его источали смертельный яд. — И всё же я гневаюсь на тебя. — его голос снова набрал силу, обращаясь в свирепый рёв. — Как ты посмел убрать солдат из башни, в то время как на меня одно за другим готовятся покушения? даже мой единоутробный брат, поговаривают, желает прикончить меня! Головы предателей каждый день чернеют и тухнут на колах возле дворца наместника!
— Тебе не стоит беспокоиться, — холодно сказал тот, и в его голосе вору почудилась усмешка. — Я – лишь твой верный раб. Здесь тебя не тронет ни зверь, ни человек; сила моего повелителя защитит тебя лучше всяких доспехов. К тому же я не стал отсылать стражу далеко – она охраняет башню внизу, в саду. Тебе не стоит опасаться врагов, Джалам Хан. Сегодня в садах Лейпура умерло несколько человек. Они лишь замыслили плохое против тебя.
— Клянусь Таримом, когда я понимался сюда, — пробасил голос, — мне почудился какой-то шум. Но сейчас, похоже, всё тихо. Ты наверное, прав, колдун. Мне чудятся враги на каждом углу.
Послышался протяжный скрип, словно тяжелая фигура обратно опустилась на кушетку, с которой незадолго до этого вскочила в порыве гнева.
— Я слушаю тебя, Сенусет. И пусть речи твои будут коротки, а просьбы ¬– невелики. Иначе, клянусь пресветлым Таримом, завтра твоя голова будет красоваться над воротами башни. Меня не страшит твоя сила.
— Да, ты отмечен печатью богов, — согласился собеседник. — И твой род долгое время был благословлён. Но ты продал душу и совершил много чёрных дел. Ты продал свою душу и благословления богов больше нет над тобой. И ты всё ещё не отдал богам то, чего они ждут от тебя.
За проёмом наступило молчание.
— Клянусь, ты испытываешь моё терпение, колдун. Так вот зачем ты назначил встречу здесь, в этой башне! Я не отдам девчонку тебе. Я получил её в одном из набегов, и более прелестного цветка не видели сады Джапура. Что мне до твоих богов? Я не обещал её им.
— Верно, не обещал. Ты обещал им сотни рабов, но им угодна лишь одна. Не тебе одному приглянулась её красота. Она родилась под счастливой звездой. В её жилах течёт светлая кровь. Она отмечена богами. Её кровь даст моему повелителю то, чего не дадут сотни ничтожных рабов. Она должна умереть на алтаре в храме Ханумана.
— Твой повелитель – не Хануман, — сумрачно ответил сатрап Джапура.


— Мой повелитель – не человек — грабитель, притаившийся у стены, казалось, почти воочию увидел, как жрец пожимает плечами. — Ему не важны имена. Как только кровь девочки коснётся алтаря, сделка будет завершена. Тебе лучше повиноваться, Джалам Хан. Сила моего повелителя превосходит представление смертных. Твоя душа проклята навеки, но ты может вскоре утратить её – быстрее, чем ожидаешь.
— Не смей мне угрожать! — взревел сатрап. — Так вот что ты задумал – избавиться от меня с помощью своих старых богов. Я единственный, кто может выдать тебя чёрному кругу Стигии! О, я знаю многое про ваши тайны!


Ты хочешь использовать свои чёрные ритуалы, чтобы отправить мою душу в ад раньше предначертанного срока!
— Ты дурак, — тихо возразил ему голос. — Я десятки раз мог убить тебя, Джалам Хан…
В ответ раздался дикий рёв. Что-то затрещало, ломаясь. Тяжёлое дыхание, сопение, вскрики – до замершего грабителя донеслись звуки отчаянной борьбы. А затем голос, полный торжества.
— Вот так, паршивая овца… Больше ты и твои боги не смогут помещать мне. Я знаю, что колдунов нужно убивать быстро – вы ничего не стоите без ваших божков!
В ответ ему послышалось клокочущее дыхание умирающего. Грабитель вздрогнул – голос смеялся. Этот ужасающий, клокочущий предсмертный смех, в котором казалось, кровь хлестала из горла врезался ему в память, словно раскалённый нож.
— Дурак, — прохрипел умирающий. — Последний дурак… Они идут на кровь… они чуют кровь… скоро они будут здесь, сатрап Джапура… теперь, когда ты анрушил клятву, они придут за твоей душой… встретимся в аду.
Последнее клокотание, и всё затихло. В комнате слышалось лишь тяжелое дыхание убийцы. Затем послышалась тяжёлая поступь и оставшийся в живых проревел:
— Габал! Тащи сюда девчонку и убери отсюда эту падаль. Так покончат все мои враги. Твой господин желает развлечься.
Тяжёлый скрип шагов и наступила тишина. А затем грабитель внезапно вздрогнул: до него донёсся отчаянный всхлип женщины.
— Вот она, — донёсся до него густой, словно бронзовый голос. — Я привёл её, мой господин.
— Можешь идти. И забери эту… — послышался глухой удар, словно тело пнули ногой.
— Будет исполнено.
Послышалась возня. Всхлипывания девчонки затихли, и грабитель невольно подумал о том, что она должно быть, смертельно напугана. Притаившийся грабитель легонько потянул меч из ножен, как вдруг до него донёсся неявный звук. Что-то ещё находилось позади него на смотровой площадке башни. Грабитель молниеносно обернулся… и застыл. Ничего более невероятного он никогда не видел в жизни. Бесстрастно и неподвижно, словно бронзовый силуэт, на краю парапета стояла фигура.
Она была высокой, чуть выше человеческого роста, и тёмной, словно сама квинтэссенция ночи. Но самое поразительное в нём не было не это. За его спиной медленно, словно клочки исчезающего тумана, таяли огромные чёрные крылья.
Грабитель невольно вздрогнул. Фигура появилась совершенно беззвучно – вор не слышал хлопанья крыльев, не видел, как она прилетела. Она словно возникла из самого средоточия ночи – безмолвное и бесстрастное изваяния. Странным холодом повеяло от него, словно от древнего седого ледника. Крылья истаяли, и демоническое порождение ночи медленно шагнуло вперёд.
Непрошенный гость схватился за клинок, и узкое лезвие сверкнуло серебром под тонкими лучиками звёзд. Его глаза цепко держали демона в поле зрения, мускулы напряглись – казалось, он уже вступил в битву с порождением пекла. И, в некотором роде, оно так и было. Дыхание стало глубоким и ровным, словно огонь пробежал по жилам – всё его тело мобилизовалось, он подобрался, как дикое животное, готовясь вступить в бой не на жизнь, а на смерть. Но демон бесстрастно прошествовал мимо него, словно не замечая, и шагнул в окно. Серебрящаяся в свете звёзд решётка не удержала его – она взорвалась и рассеялась в воздухе подобно сотням сверкающих метеоров.
Послышался бешеный рёв и отчаянный крик. Несколько мгновений слышались звуки отчаянного сражения, а затем – глухой звук, словно что-то тяжёлое упало на мягкий ковёр. И потом – отчаянный, истошный крик женщины.
И в этот миг грабитель повернулся и стремительно ворвался в комнату.

Несколько секунд его глаза привыкали к свету, а затем он увидел комнату, обставленную с угрюмой, какой-то мрачной роскошью. Доступную его зрению стену скрывал массивный гобелен. Мебель из дорогих сортов дерева, обтянутая шёлком, усыпанные драгоценными камнями ятаганы на стенах… и массивная фигура туранского градоначальника, лежащая на полу – массивные плечи, серебрящаяся на плечах кольчуга – повелитель Джапура всегда боялся нападения. Под ним медленно расплывалось кровавое пятно. Позади, отчаянно прижавшись к стене, судорожно дышала тоненькая, полубонажённая фигурка. Широко распахнутые глаза, казалось, были зеркалом для наступающего на неё ужаса. Густые светлые волосы словно развевал какой-то иной, нездешний ветерок. А прямо перед ней, между непрошенным гостем и оконном стояла невероятная фигура. У неё более не было крыльев, но даже теперь она производило впечатление чего-то потустороннего, словно реализованного кошмара. Она была чёрной, словно статуя из беспросветного мрака, и в груди грабителя внезапно заколотилось сердце – его словно схватили холодные пальцы из Преисподней. Казалось, все дремлющие древние инстинкты, что человек пронёс из первозданных времён, кричали о немыслимой, чудовищной опасности, призывали скрыться от реализованного кошмара. Но, не взирая на это, грабитель сделал тигриный прыжок вперёд и одним рывком всадил в спину порождения ночи свой длинный узкий клинок.
Демон медленно повернулся, и в его нечеловечески прекрасном лице не было ничего – ни боли, ни ненависти, ни беспокойства. Его движение вырвало из рук преступника клинок. Он тут же схватил за рукоять огромного бактрийского ножа – длинною почти не уступающего иному мечу. Однако демон не дал ему сделать ни единого движения. Чёрные руки обхватили его плечи, и вор почувствовал, что не взирая на силу его стальных мускулов, его связки напрягаются и почти рвутся под нечеловеческим напором порождения преисподней. Чёрное лицо посланника не выражало ничего. Вор невольно откинулся назад, судорожно пытаясь вытащить нож, и последним отчаянных усилием пытаясь освободится от чудовищной хватки посланца повелителя тьмы. Но это было подобно тому, как противостоять урагану – багряный туман поднялся перед его глазами, боль охватила всё его тело, и он почувствовал, как сознание ускользает от него….
И в этот момент объятия муки отступили. Раздался странный звук – словно звон одинокой, невыразимо печальной струны, и когда багряная плена с его глаз спала, он увидел лишь пятно неявной формы на полу – и девушку, сжимающую разбитый хрустальный шар.

Добавлено через 32 секунды
— Вместилище духа… Проклятый сосуд… Это то, что держало его в этом мире. — прошептала она. — Я случайно подслушала, как мой хозяин и колдун говорили об этом. Джалам Хан заключил договор с силами тьмы – и не сдержал его… Сегодня его убил собственный слуга.
Она уронила шар, и едва коснувшись пола, он обратился в пыль.
Некоторое время она тяжело дышала, и смертельная бледность медленно сходила с её лица, а затем молниеносно схватила со стола нож для чистки перьев и приставила его к своему горлу.
— Кто ты? — вопросила она, и в её голосе не было ничего, кроме решимости. — Слуга Джалам Хана? Я лучше умру, но больше никогда не буду рабой!
— Нет, — покачал головой незнакомец. — Я просто вор.
С трудом, ибо от небывалого напряжения мышцы свело судорогой, он подобрал меч с багряного пола и вложил его обратно в ножны.
— Я только вчера прибыл в Джапур, — проговорил он. — Люди везде говорят о сокровище Джалам Хана, вот я и решил попробовать удачи.
Она горько рассмеялась и отбросила нож.
— Я – сокровище Джалам Хана, — произнесла она, и большие серые глаза невольно наполнились слезами. — Я принадлежу к одному из знатнейших родов Бритунии. Что ж, ты по праву добыл своё сокровище, вор. Можешь увести меня с собой – или продать работорговцам в туранские серали – увы, девушки сейчас стоят немного, но за такую красавицу как я, тебе наверняка дадут неплохую цену.
И столько было горечи в обращённых на него глазах, и столь пронзителен был её взгляд, что незнакомец невольно вздрогнул.
— Нет, — покачал он головой. — Каждый человек волен сам распоряжаться своей судьбой. Такова воля Крома.
Он помолчал, а затем угрюмо повёл плечами.
— Я сам когда-то был рабом, — тяжело уронил он. — Но убил своих надсмотрщиков и сбежал. Я бы прикончил всех тех ублюдочных негодяев, что торгуют людьми и жируют на чужом горе – но их слишком много, словно червей в навозной куче.
Он мотнул головой, ивесёлая усмешка внезапно прорезала его лицо.
— Пожалуй, я не буду тебя продавать, но всё же заберу тебя с собой. На улицах Джапура сейчас небезопасно… На окраине меня ждёт добрый конь, он легко домчит нас обоих до Акифа, а там до Заморы рукой подать. В Аренжуне живёт один человек, который мне кое-что должен… А до Коринфии тебя подбросит один мой приятель, который возит контрабандные караваны. Твоя семья наверняка отвалит мне кучу золота за твоё возвращение… может, я и заберу её когда-нибудь, если окажусь в ваших местах…а может, и нет.
Он с наслаждением потянулся.
— Земля велика, а я бы хотел повидать слишком многое.
Он машинально поправил перевязь с клинком, и его лицо озарила ухмылка.
— Пожалуй, ты самое прекрасное сокровище из всех, которое мне доводилось воровать, — честно признался он. — Но мне всё же не стоит оставлять тебя себе.
Некоторое время она молча стояла. а затем её глаза наполнились слезами. Она судорожно оправила изодранную тунику – всё, что на ней было – и, поддавшись внезапному порыву, бросилась вперёд и оказалась в его объятиях. Грабитель на мгновенье огорошено застыл, а затем стиснул её так, что девушка едва не лишилась чувств. Крякнув, он с несвойственной ему грубоватой лаской провёл громадной рукой по её волосам.
— Да будет тебе… да ладно, хватит, а то будешь вся в крови – мой путь сюда был не вполне безопасен…
Она молча утёрла слёзы, но выпускать его из объятий не спешила.
— Скажи мне, как тебя зовут, — тихо шепнула она. — Чтобы я знала, кого мне вспоминать в благодарственных молитвах.
Он весело ухмыльнулся.
— По правде говоря, в моих краях верят в сурового бога Крома, которому безразличны людские молитвы. Он лишь при рождении даёт нам силы, чтобы противостоять нашим врагам – врагам из плоти и крови, или тварям из преисподней, подобной этой. Но так и быть, тебе я его скажу. Меня зовут Конан.

Добавлено спустя 41 секунду:
Часть 2.

Старые дубовые двери со скрипом открылись, плеснув в коридор волну золотого тепла. Возникший сквознячок заставил заколебаться огоньки свечей. Причудливые тени побежали по гобеленам. Скрипнули рассохшиеся от старости ступени, и проём на миг заслонила неясная фигура – высокая, широкоплечая. Из неосвещённого коридора она казалась тёмным великаном, озарённым со спины сполохами призрачного огня. Осторожно спускаясь, неторопливо, но с известной ловкостью, она преодолела несколько ступеней и обернулась назад. Лезвие обнажённого ножа – длинного и широкого, по всей видимости, бактрийского – сверкнуло, отразив свет свечей.
— Здесь никого нет, — негромко сказал гигант приглушённым голосом.
В проёме появилась тоненькая фигурка, закутанная в изодранную хламиду.
— Я слышала, как колдун отослал всю стражу в сад, — дрожащим голосом сказала она. — Здесь оставался только Габал.
— Габал больше нам не помешает, — мрачно сказал гигант, прислушиваясь к тишине в коридоре. — А вот мимо стражи пробраться будет нелегко…
— Но как ты забрался сюда один? — с лёгким изумлением спросила девушка, застыв на границе света и тьмы, и пытаясь сдержать невольную дрожь. — В саду полно солдат!
Её спутник лишь хмыкнул.
— Когда мне было лишь четырнадцать зим, — пояснил он. — Мы крались среди громадных елей так, что даже лисы не слышали наших шагов. Мы выслеживали дичь, которая хитрее лисы и опаснее снежного тигра. В день зимнего солнцестояния мы обрушились на лагерь гиперборейцев… много моих соплеменников полегло в кровавой бойне… но шайка Гуйнара Жёлтоволосого больше не ищет рабов в наших лесах, а его голова будет торчать на пике прямо на перевале Волка, которым едут купцы из Асгарда в Гиперборею, пока её не сбросят звери или птицы.
Когда великан говорил об этом, он поднял голову, и в его глазах зажглись опасные огоньки, словно снега севера на миг блеснули в их глубине. И сам он стал похожим на опасного, непредсказуемого хищного зверя.
— Но Конан! — изумлённо воскликнула его спутница. — Ты сражался, когда тебе было всего лишь четырнадцать зим?
Он невесело хмыкнул.

Добавлено через 1 минуту
— Сразу видно, что ты из благодатных южных земель… Ты не родилась в Киммерии… Север холоден и неприветлив, и выживают там только те, кто умеют держать клинок. Я сражаюсь едва ли не с самого рождения. Моя мать принесла меня в мир прямо на политой кровью земле, где ваниры схлестнулись с моими сородичами. Первое, что я услышал, был звон мечей… Так говорил мне отец. Наша земля мрачна и безжалостна, и безумие смерти всегда кружит над равнинами… — он внезапно ухмыльнулся. — По крайней мере, что-то подобное можно разобрать в завываниях наших скальдов. Род идёт на род, клан – на кланы, и кровь беспрестанно орошает землю. Чёрные ели у поселения помнят много смертей… Ваниры то и дело вторгались в наше селение, и иногда к нам вторгались пикты… Это жалкие дикари, что живут у самого края мира… Они снимают скальпы со своих врагов, а мы – убиваем их, как собак. О, в хорошие годы мы слагали пирамиды из их голов!
Он приглушенно рассмеялся, и в этом смехе его спутнице почудилось рычание дикого зверя. А затем его лицо опять стало сумрачным.
— В нашей земле нет ни веселья ни радости… лишь вечное ожесточение боя. Мы взрослеем, сражаемся и умираем с клинком в руках… — он тряхнул головой, словно отгоняя мрачные воспоминания, и невольно повёл плечами. — Но рано или поздно холодная сталь найдёт тебя. Киммерийцы не ведают весёлых песен, не пьют вина – и смеются лишь в безумии боя. Такая жизнь – не для меня. Поэтому в возрасте 16 зим я ушёл из своих земель – сначала в дружину Вульфера, затем – в восточные земли Асгарда… О, я помню множество славных битв! А весной мы отправились на границы Гипербореи, где я и попал в плен, — криво усмехнулся он. — Я должен сгнить в каменоломнях, но надсмотрщики были слишком самонадеянны и ленивы, мне подвернулся удачный случай, и я бежал…
Его лицо затуманилось воспоминаниями.
— За мной гнались волки и всадники на лошадях… И даже мёртвые повстречались мне на пути – те, что не умирают до конца… Но холодные снега и древние ели укрыли меня, а холодная сталь спасла от опасностей, с которыми едва ли доводилось сталкиваться большинству людей. — он молча повёл плчеами, словно что-то припоминая. — Я побывал в Немедии и Бритунии, а затем добрался до Шадизара… чтобы стать вором.
Лицо её спутника прорезала волчья усмешка. — У цивилизованных людей слишком много побрякушек, за которые другие люди платят потом и кровью… Другие работают за них, а эти толстые боровы лишь жиреют на чьих-то несчастьях. Боги только отблагодарят меня, если я немного облегчу их мошну.
Спутница молча стояла, глядя на него, словно перед её глазами проходили картины всех этих кровавых битв.
— Так много крови и страданий, — наконец сказала она. — А я до пятнадцати лет не видела ничего, кроме родового поместья и Лангертона. Туранцы схватили меня, когда мы гостили у барона Хогта. И не только меня. Ещё Виллану, и Ириду… — она закрыла лицо ладошками. — Боги, кажется, это было так давно… Я помню резню в палатах Вилердемерда… звон мечей и кровь на коврах… Помню хрипы умирающих…
Она подняла голову, и её глаза блестели, словно воспоминания проходили в них призрачной чередой.
— А потом… мы ехали к Заморе… безумная скачка в болотах, стыки с кезакийцами… эти горные дьяволы ещё страшнее туранцев… И потом… Акиф… он красив… пурпурные купола… и алое зеркало Вилайет… я видела его на рассвете и на закате. И вижу до сих пор.

Добавлено через 27 секунд
А потом меня купил Джалам Хан… и запер в этой башне. И колдун… он часто приходил к нему… они обсуждали свои чёрные дела… страшные дела… я не верю в Тарима, но хозяин продал свою душу кому-то намного более страшному, нежели жестокосердный Тарим… По ночам я слышала странные удары барабанов, что раздавались в ночи… и крики… словно кого-то истязали. Колдун жил здесь в башне… Джалам Хан не хотел, чтобы о его тайнах узнали. А я жила в комнатке, где ты убил Габала… Я слышала их разговоры… Иногда хозяин бывал здесь одни… я слышала его бормотанье… он убил своего брата и стал наместником Акифа, но это не принесло ему счастья. Он ежечасно боялся яда… и кинжала из-за угла… и колдуна…. О, колдуна он боялся больше всего! Он нашёл его где-то на границах Стигии, умирающего от жажды… В чёрном безымянном храме в песках. Дьявольские создания гнались за ним, жара и беспрестанная скачка едва не убили его… Джалам Хан спас его, и наверно, не один раз пожалел о своём решении. Сетотмес скрывался от гнева Чёрного Круга, и своими отвратительными умениями и чёрным колдовством он помог избавиться от наместника Джапура, Убар Хана… Говорят, ночью к нему явилось нечто, что нельзя называть, и сердце его разорвалось от страха… Так или иначе, Джалам Хан взял в руки бронзовый жезл наместника. Но это не принесло ему счастья… Народ роптал… Бывшие соратники Убар Хана плели интриги у него за спиной. Шестеро рабов пробовали его еду, и все шестеро уже мертвы… Я слышала всё это… О, он часто говорил об этом… Я помню безумие в его словах… Я помню пальцы, что теребят нагайку… – она хрипло дышала, торопясь выговорится, словно слова могли избавить её от того ужаса, что преследовал её по дням и ночам. — Но больше всего он боялся колдуна… О да, колдуна! Исполнив задуманное, тот обрёл необычайную власть над жизнью наместника… Жрецы Тарима отвернулись бы от Джалам Хана, если бы стало известно об его занятиях чёрным колдовством… Но и это ещё не всё… Своими искусствами, настолько тайными, насколько и бесчеловечными, этот выродок из Стигии привязал его жизнь к жизни твари из преисподней… — она посмотрела на него, и в её глазах плескался страх. — О, настоящим владыкой был здесь колдун… Он был демоном, заточённым во всеми забытой башне… Он мог приказать, и солдаты слушались его, а их глаза были пусты, словно они объелись белены… По ночам он запирался в своей комнате, и из неё доносились страшные крики, и звук барабанов, и чудовищный голос, словно с ним говорил кто-то из преисподней. Стоило ему запереться в комнате и провести свои чудовищные ритуалы – как враги Джалам Хана исчезали. Так погибли первые заговорщики… Но кто знает, что творилось в голове у колдуна?… Джалам Хан никогда не доверял ему…
Она вся задрожала.
— А потом колдун потребовал меня. Сказал, что я родилась под счастливой звездой и его чёрные боги желают меня… Митра, как я перепугалась! Я месяц жила рядом с его покоями, слышала жуткий бой его барабанов. Слушала, как вопят невольники, которых приводили к нему… Ночью их уносили назад… А рабы потом мыли пол, но он пахнет кровью до сих пор… Боги, боги, боги… я забилась в угол и рыдала, стенала… а потом, я стала думать, как мне бежать? Но посланцы ночи нашли бы меня… Колдун обладал такими силами, которые люди даже не могут представить… Страшные существа говорили с ним из ночи, я слышала, как он выходил на вершину башни и шептался с кем-то во тьме… И тогда я стала думать, как избавиться от колдуна…
Я стала думать, как убить колдуна… — она опустила голову, а затем резко подняла её, и её глаза гневно сверкнули. — И когда Джалам Хан призывал меня, я рассказывала ему о Сетотмесе, рассказывала странные слухи и сочиняла сама… А он охотно верил всему, что я говорила… ведь я говорила то, что он хотел услышать… — она вновь спрятала лицо в ладонях и задрожала. — Он много раз вызвал меня, но ни разу меня не коснулся … Ему нравилось наслаждаться моим страхом и страданием… это приносило ему наслаждение большее, нежели то, что могло дать ему моё тело… — выкрикнула она. — Нет, ему не достаточно было моих страданий! Он хотел истязать душу! — она горько рассмеялась. — И боги наказали его.
Она опустила голову.
— О, он боялся всего… Лишь со мной он говорил откровенно, ведь я всегда здесь, и слушать меня мог лишь Габал… Я сказала ему, что моё тело нужно колдуну, чтобы разорвать ту тонкую нематериальную нить, что протянулась между ним и моим хозяином во время совершения чёрного ритуала. Что он хочет убить его, и откупиться жизнями многих его людей от тех чёрных сил, с которыми заключил договор… И он поверил мне! — её грудь вздымалась. — Поверил… он привык всех ненавидеть и никому не доверять… Он не говорил об этом не слова, но я видела, как мрачнее и мрачнее становится его лицо, всё более затравленным – взгляд… Он перестал верить Сетотмесу… и он не уплатил долг. Жертву тем силам, с которыми нельзя торговаться. Не поверил. Не захотел, — её голос превратился в шёпот. — Я знала – рано или поздно они придут за ним… Но вначале должен был погибнуть колдун. — её глаза были широко раскрыты и словно отражали все ужасы тёмной ночи. — И то, что было задумано мной, совершилось! Джалам убил колдуна, а силы ночи убили его. Но демон забрал бы меня, если бы не ты…
Некоторое время она молчала. А затем сказала – тихо-тихо, так что он едва расслышал её голос.
— Иногда мне кажется, что я тоже проклята, ибо нельзя бороться со злом его оружием… И быть может, демон должен был забрать меня.
Конан долгое время молча смотрел на неё.
— Всё позади, — наконец хрипло сказал он. — Нам нужно спуститься в сад… — он невесело хмыкнул. — Пока тихо… Похоже, никто не слышал шума.
Она вздрогнула.
— Здесь часто кричат по ночам. Стража не слышит того, что происходит в покоях их господина.
Варвар фыркнул.
— Тем лучше. Однако… — он озабоченно посмотрел на коридор. — Очевидно он ведёт вниз, в караульную… — пробормотал он про себя. — Кто знает, быть может, вся стража в саду…
Девушка молча потянула его за рукав. Он вопросительно посмотрел на неё.
— В саду полно стражи, — утвердительно сказала она. — Мы вдвоём можем не добраться…
Конан хмуро коснулся кончика ножа, словно проверяя остроту стали.
— Кром его знает… луны нет, и темно, как в преисподней…
— Ты можешь оставить меня здесь, — негромко сказал она.
Варвар лишь хмыкнул.
— Тогда слушай! — её лицо разгорелось волненьем. — Здесь есть проход… Я случайно заметила его… Я видела, как по нему волокут невольников для колдуна…
Она сглотнула, и по её лицу текли слёзы.
— Я слышала, как их волокут на заклание… слышала, как они кричали… что за бесчеловечные зверства творились за закрытыми дверьми? И ещё… я слышала жуткий рёв и бормотание, и видела тени… они ползли из-под дверей, чёрные, страшные, они тянулись по мне, словно живые…
Она закусила губу. Не переставая прислушиваться к тому, что происходило в коридоре, Конан молча привлёк её к себе одной рукой и словно ободряюще, сжал плечо. Она уткнулась ему в плечо, и тихо рыдала. Слёзы текли по её щекам, волосы поблёскивали во мраке прохода.
Наконец, проглотив слёзы, она робко выскользнула из его объятий.
— Проход там, — срывающимся голосом сказала она. — Высокая деревянная дверь, задрапированная чёрным шёлком.
Киммериец мрачно взглянул на проход. Ступени сбегали вниз, во тьму – словно в глубокое тёмное море. На самой границы света и тьмы поблёскивала тканью высокая арочная дверь. Что-то зловещее было в ней, словно они взирали на проход в Царство Тьмы. Конан невольно зябко поёжился. Он не боялся ничего на земле, но многие твари, с которыми ему доводилось столкнуться, не имели в себе ничего земного…
Внезапно его глаза сузились, а мышцы напряглись, словно в преддверии прыжка.
— Чу, — тихо сказал он. — Кто-то есть в коридоре.

Добавлено через 11 секунд
Офелия испуганно замерла. Конан молча отпустил её и, не опуская лезвия ножа, бесшумно, словно большая кошка, приблизился к двери. Трепещущий свет свечей выхватывал из темноты только несколько верхних ступеней, а далее коридор погружался во тьму. Киммериец замер. Офелия следила за ним, прижав руки к груди. Несколько мгновений он стоял неподвижно. Все его чувства – зрение, слух, инстинктивное чувство опасности – были напряжены до предела. Неужели ему почудилось? В башне не должно было быть никого – но, быть может, кто-то поднялся из сада? А затем его чуткий слух наконец вновь донес до него странные звуки. На миг ему показалась, что он и в самом деле слышит из-за двери глухие удары барабанов, и странные голоса, которые звучат, как из глубокой пещеры… Он склонился к двери, и на него дохнул ветерок… и какое-то странное дуновение принёс он с собой, словно аромат подспудного страха… Волосы шевельнулись у него на голове, и мурашки поползли по коже. Странный гул из-за двери каким-то необъяснимым образом взывал к глубинам его человеческой сущности, пробуждая древние, первобытные страхи… Страхи, таившиеся с тех проклятых времен, когда человека повсеместно окружали чудовища из тьмы.
Конан помотал головой. Что это было? Наваждение? Минутное потрясение прошло, звуки растворились, и коридор снова окутала тишина. И от этого он казался ещё более зловещим.
— Это он, — шёпотом сказала Офелия у него за спиной. — Тот самый проход.
Конан лишь неуверенно хмыкнул. Он коснулся двери рукой, и она легко распахнулась, словно приглашая войти внутрь. Цепкие глаза Конана быстро обшарили представшее перед ним помещение, но не обнаружили ничего опасного. Комната была обставлена с показной роскошью. Таинственно поблёскивали в полумраке шелка, мерцали прошитые золотыми нитями гобелены, сверкали отполированные ножки из драгоценных пород дерева. В дальнем углу комнаты горел очаг. Пляшущие языки пламени сплетались и расплетались, словно змеи, пуская по стенам волну причудливых, танцующих теней.
И ещё – посередине комнаты стоял треножник. Видимо, колдун разжигал его незадолго до смерти – в нём всё ещё тлели угли. Густой, сладковатый, дурманящий дым поднимался над ним густыми спиралевидными клубами – странного зеленоватого оттенка. Офелии на миг показалось, что это живые змеи - клубок шипящих извивающихся тварей, рождающихся и умирающих в полумраке.
Тягучий дым не желал растворятся или подниматься к резному потолку. Густые клубы бурлили и кипели, тягучими плотными струями переваливая через края треноги и стекая на пол. Странным образом они почти не исчезали, рождая внизу густое изменчивое море. Зеленоватым мраком оно почти целиком затянуло роскошный туранский ковёр, и казалось, подбиралось к ногам непрошенных гостей.
Конан безо всякой радости посмотрел на причудливую субстанцию. Его проснувшееся звериное чувство предупреждало его об опасности. Немногочисленный опыт знакомства с колдунами свидетельствовал о том, что от всяких чародейских штучек лучше держаться подальше. Но проход был только один – он темнел в другой стороне комнаты, точной такой же узкой арочной дверью.
Офелия вцепилась ему в руку.
— Конан, я боюсь!
Варвар отстранил её молчаливым движением и шагнул в туман. И в тот же миг и в тот же миг клубы искристого тумана взметнулись вверх, пытаясь обхватить его за лодыжку.
Конан мгновенно отпрянул. Тягучие цепкие пальцы тумана последовали за ним, неохотно отпуская добычу. Конан наклонился и молниеносно отрубил густой киселееобразный жгут, обхвативший его сапог. Клок искристого малахитового тумана распался в воздухе, бесследно исчезая. Мгновение – всё успокоилось. У их ног по-прежнему клубилось и бурлило туманное море.

Добавлено спустя 41 секунду:
Конан с подозрением смотрел на колдовское марево у своих ног. Живой туман не делал попыток приблизится. Он по-прежнему мерно струился у его ног, словно неспокойная пена прибоя. Не более было слышно и колдовских барабанов. Комната словно притаилась, поджидая добычу.
Не выпуская из руки ножа, Конан жестом велел бритунийке оставаться на месте и легко запрыгнул на один из диванов. Обтянутые бархатом подушки упали на пол, мгновенно скрывшись под вскипевшим искристым морем. Некоторое время туманное зелье бурлило, а затем успокоилось – и снова стал виден дорогой бархат – не тронутый, словно его и вовсе не коснулось странное колдовство. Конан хмуро посмотрел на него. Затем с необычной для человека его роста и сложения ловкостью перепрыгнул на невысокую оттоманку. Шипящее «море» почти коснулось его ног. И вновь ничего не произошло. Искристые жгуты, странные туманные вихри клубились внизу, и у него возникло странное чувство, словно туман был живым, жаждущим существом, поджидающим добычу. Какое странное колдовство вдохнуло в него подобие жизни? Что заставляло его охотится и выжидать? Варвару вновь ему почудились странные голоса, словно нашёптывающие ему что-то из-за самой грани мироздания. Он помотал головой.
С предельной осторожностью он перешёл на хрупкий резной столик. Тот жалобно скрипнул под его весом. Варвар тут же вернулся назад, на оттоманку, а оттуда – на софу.
— Давай, — мотнул головой он.
Девушка, собравшись с духом, запрыгнула на диван. Она опасно покачнулась, но варвар вовремя подхватил её. Взглянув на варево, искрящееся у её ног, она побледнела. Варвар не стал ждать. Он осторожно перешагнул на оттоманку, и потянул её за собой. Её изодранная сандалия на миг самым краешкам коснулась тумана, и странное марево жадно всколыхнулось. Тающие жгуты потянулись в воздух, словно пытаясь найти добычу… а затем полностью растворились, распадаясь, словно туман. Конан кивком указал на столик. Взяв девушку за талию, он поставил её на тёмно-вишнёвую столешницу.
— Прыгай, — сказал он.
И она, преодолев лёгкую дрожь в коленях, прыгнула – и оказалась по другую сторону искристого моря.
Конан хмуро посмотрел на табльдот. Выдержит ли он его немалый вес? Но другого пути не существовало. Он сделал шаг… дерево жалобно скрипнуло, раздался неприятный треск… и варвар, упав на одно колено, оказался среди колдовского тумана.
И в тот же миг марево закружилось, словно в водовороте. Взметнулись вязкие жгуты, словно окружая его пеленой, и они были плотными, материальными, жгучими и упругими, словно лианы, источающие едкий сок. Там, где они соприкоснулись с обнажённой кожей рук, их словно обдало кислотой. Варвар рванулся, но сила жуткого порождения колдовства была невероятной. Его мышцы уже лопались от напряжения, в то время как щупальца колдовства с неизменной силой сжимали его, словно кольца гигантского питона. Они сдавили его с такой силой, что только сила стальных мышц уберегла его от чудовищных переломов. Пугающий туман поднимался всё выше и выше, и в его странных завихрениях киммерийцу на миг привиделись лица… странные лица… словно зовущие его. Последним отчаянным движением он попытался раскромсать туман ножом, но кошмарное марево всё глубже погружало его в себя, ему послышалась странная мелодия… и в этот миг что-то произошло. Словно лопнула невидимая струна, чудовищное давление ослабло и, сделав отчаянный рывок, Конан оказался на ногах. Отпрыгнул назад. В глазах прояснилось, и он увидел прямо перед собой, на полу, серебряный подсвечник. Искристые жгуты расступились, словно избегая его.
— Серебра бояться все порождения тьмы, — прошептала Офелия, белая, точно мел. В её руках дрожал ещё один канделябр. — Идём скорей.
Она взяла его под руку. Её маленькая ладошка дрожала. А варвар с неохотой про себя признал, что она уже второй раз спасла ему жизнь.
Дверь была не заперта. Они толкнули её, и прозвенел крохотный колокольчик – говорят, такие вешают над дверью жрецы Кусана – и перед ними открылся очередной путь во тьму.
Офелия порывисто дышала. Испытания этой ночи явно подкосили её. Её била крупная дрожь.
— Я… зажгу свечи, — тихо сказала она.
Конан хмуро кивнул. Огоньки затрепетали, разгоняя мрак, но он казалось, лишь ещё сильнее сгустился перед ними - стеной. Проход полустёртыми ступенями опускался вниз, следуя под крутым углом. Неуверенно пожав плчеами, Конан стал спускаться. Офелия последовала за ним. Свет свечей дрожал на лезвии ножа.
Они прошли много шагов вниз, во тьму. Маленькие горячие огоньки, пляшущие на фитильках, трепетали и вытягивались назад, грозя потухнуть в любое мгновение. Конан предпочёл бы такому свету шипящий и плюющийся смолой факел, но ничего подобного заметно не было. На стенах даже не было бронзовых скоб. Каким образом в подземелье спускался колдун – если, разумеется, спускался – оставалось загадкой. Какое-то время они, видимо, шли внутри башни, а затем кладка стала более грубой, а через несколько шагов – и вовсе исчезла, и ход прекратил свой спиральный спуск – теперь он пролегал целиком в скале. Стены носили следы грубой обработки, словно коридор был вырублен в незапамятные времена – или второпях. Ступни исчезли, пол стал покатым, но ровным. Иногда их касалось слабое дуновение, почти неразличимое, словно откуда-то издалека тянул неуловимый ветерок. А значит, где-то в конце коридора их ждал выход. И они шли вперёд.

Добавлено через 11 секунд
Иногда Офелии казалось, что они уже эоны, бесчисленные века идут по этому тёмному коридору, чья вязкая темнота лишь отчасти рассеивалась огоньком свечей. Она бережно несла канделябр перед собой, опасаясь нечаянно затушить его – ведь случись это так, и они бы остались в полной темноте. Кто знает, что поджидало их в этих коридорах? Бездонные ямы или древние ловушки, а может быть когти диких неведомых зверей – или же ужасы, которым нет названия на языке людей. Впрочем, Офелии показалось, что варвар с большей охотой остался бы в темноте – ведь свет свечей выдавал их, делал единственным ярким пятном во тьме коридора. Любая тварь – зверь или человек - легко могла заметить их, сама оставаясь сокрытой. Если бы только её не выдал шум – ибо слух у варвара был феноменальным. Она подумала, что её случайный спутник с большей охотой шёл бы в полной темноте, ориентируясь лишь на слух и шестое чувство, и постоянно проверяя пол перед собой носком сапога, нежели согласился бы стать лёгкой мишенью для невидимых врагов. Но он молчал, и они всё так же молча спускались во тьму.
Несколько раз варвар замирал, и некоторое время стоял, прислушиваясь. Ему почудились странные звуки в оставленном ими позади коридоре. Какой-то странный, почти неуловимый звук на самой грани слышимости. Словно тихое шипение змей. Несколько раз он колебался, подумывая вернуться назад, во тьму – и столкнуться с врагом лицом к лицу. Но здравый смысл победил. Кто знает, какая неведомая опасность поджидала его? Быть может, сокрытые в стенах механизмы выпустили на волю клубок гадюк? Теперь никто не узнает, какие ловушки мог здесь соорудить стигийский жрец. И кто знает, не послышалось ли ему? Поэтому Конан хмурился и продолжал идти вперёд, во тьму.
Свечи почти догорели, и потрескивающие огоньки теплились у самой начищённой бронзы, когда коридор наконец закончился. Прямо в грубо обработанной скале поблёскивали бронзовыми заклёпками двери из полированного тиса.
Конан мгновенье помедлил, а затем резко толкнул двери вперёд. Она мягко отошла, бесшумно – очевидно, петли часто смазывали маслом – и лёгкое дуновение сквозняка мгновенно задуло едва теплящиеся огоньки свечей.
Впрочем, в свете уже не было нужды. Подземный ход привёл их в широкую комнату, в незапамятные времена, похоже, вырубленную прямо в скале. Возможно, это была нерукотворная пещера, лишь немного обработанная и приспособленная для человеческих нужд. Вполне вероятно, что прежние правители Джапура использовали этот ход, чтобы бежать из осаждённого города в случае нужды; но теперь, когда стены Джапура давно обветшали, а мощь Турана столь возросла, что даже сатрапам небольших городков не приходилось опасаться осады, старый донжон оказался на окраине разросшегося города, а древний секретный ход – заброшен и позабыт. И колдун использовал его для своих нужд.
Из узкой расселины в дальнем углу пещеры лился свет; очевидно, ход выходил в безлюдную заболоченную местность на побережье Внутреннего моря, кишащую гадюками и заросшую тростником. В эти места неохотно забредали даже бродяги-юэтши – болота вокруг Джапура славились своим коварством, к северу, на пятачке плодородной земли, густо теснились поселения туранцев, а к югу – разбойничали ватаги козаков. Топкое, почти непроходимое побережье Вилайет к востоку от Джапура было совершенно безлюдно.
Конан подозрительно огляделся. Бледный рассеянный свет выхватывал из полумрака грубые стены пещеры, испещрёнными причудливыми стигийскими иероглифами; они тянулись по стенам, как будто змеи.
Вдоль стен были расставлены скамьи, столы и треноги; а центр пещеры занимал алтарь.
С первого мгновения он приковал его взгляд. Алтарь был невероятно древним, сложенным из потрескавшихся и раскрошившихся камней, отчего казался каким-то приземистым, словно осевшим. Одного взгляда на него киммерийцу хватило, что осознать – он не был ни туранским, ни стигийским. Он был сложен ещё в те времена, когда ястреболикие сыны Тарима ещё не увидели воды Вилайет.
Одни боги знали, кто сложил его из камней посередине этой пещеры. Какая цивилизация или шаманы дикарей отправляла здесь ритуалы своим давно забытым богам. Алтарь был древнее Турана – и, кто знает? – быть может, древнее человека.
Конану доводилось слышать в своих беспрестанных странствиях о расах, что правили Землёй до человека; о странных городах, что покоились в занесённых снегом горах Киммерии; о мостовых, которых не касалась нога человека. О богах, что давно ушли в небытие. О ритуалах, что превосходили сам ад в своих нечеловеческих зверствах.
Кому поклонялся здесь изгнанный стигийский колдун? Какие силы он хотел пробудить от векового зла? Какое-то необъяснимое ощущение жути веяло над этим древним местом. Словно страшная, жестокая аура зла настолько пропитала эти камни, что не хотела исчезать даже после смерти создателей.
Медленно, осторожно приблизились они к центру пещеры. Было тихо; лишь ветерок приносил из расселины запахи моря – и болота. И всё же Конан не выпускал ножа. Офелия шла, постоянно дрожа – на нетвёрдых ногах, ступая лишь кончиками сандалий, словно боялась наступить на змею.
Вблизи стало заметно, что алтарь был вовсе не серым – не таким, как слагающие его камни. Он был бурым, и потёки ржавого цвета покрывали его почти целиком. Уродливым каменным грибом он словно вырастал из центра пещеры – и тёмным был также камень возле него.
Конан почти брезгливо обошёл его – словно притаившуюся под корягой змею. На минуту ему показалось – а может, в этом была виновата аура жуткого места – что алтарь жив, жив странной противоестественной жизнью, и он жаждет крови - так же, как и тысячелетия назад. В груди у киммерийца родилось странное, ничем не объяснимое желание использовать нож и развалить этот постамент – медленно, по камешку, пока от сооружения не останется ничего, кроме груды беспорядочных камней. Что-то настолько необъяснимое, но почти материальное было в нём, какое-то дыхание древнего зла, нечто совершенно противоестественное, противоречащее самой человеческой натуре, что даже просто находится рядом с ним было почти невозможно. Человеку с нетвёрдым духом хотелось бы бежать; но в груди киммерийца, прошедшего не один десяток битв, мрачный скособоченный жертвенник неведомым богам вызвал лишь яркую, разгорающуюся ненависть – словно тот был настоящим врагом. И всё же он сдержал свой ничем не объяснимый порыв и молча потянул за собой Офелию. Она растерянно повиновалась, и держа её за руку, он чувствовал, насколько она безвольная - и ледяная. Бритунка осознала – именно на этом алтаре она должна была расстаться с жизнью.
До выхода оставался десяток шагов. Конан сделал знак Офелии оставаться на месте, и крадучись, и держа нож наготове, приблизился к высокой, словно прорезанной ножом в ветхом камне скалы, трещине. Казалось, боги когда-то в гневе метнули в неё копьё, и она раскололась – образовав узкий проход, в который едва мог протиснуться человек. Офелия могла бы проскользнуть здесь без труда; а Конан мрачно подумал о том, что в этой расселине даже десятилетний мальчишка мог бы остановить целую армию. Его богатырское сложение позволяло ему протиснуться наружу, но с большим трудом.
Некоторое время он внимательно прислушивался к тому, что происходило снаружи. Но ветер приносил лишь негромкий шёпот тростника – впрочем, ход был извилистым и долгим, и вряд ли многое он мог услышать. Местность далее, видимо понижалась, и через причудливый скальной «лабиринт» Конан видел ослепительно сияющий кусочек моря.

Добавлено через 15 секунд
Пока они сражались с демоном, столкнулись в Габалом, стояли и говорили в коридоре башни, спасались от колдовского дыма в комнате колдуна и следовали по потайному проходу, уже наступило утро. Громадный, багряный шар восходящего солнца медленно поднимался над зеркальными водами Внутреннего моря. Он словно расплывался, наполовину закрытый облаками, передавая им свой порфировый цвет.
Внезапно с силой ворвавшийся в пещеру ветер принёс собой мягкий запах моря, на мгновение рассеяв запахи застоявшегося болота.
Недовольно поведя плечами, он спрятал нож. Так или иначе, ему предстояло идти первым. Он взялся за ближний к нему край трещины и повернулся боком – иначе он просто не смог бы пройти. Внезапно Офелия ухватила его за руку.
— Погоди! — умоляюще сказала она, и он увидел в её глазах немую мольбу. — Скажи… зачем ты спас меня?
Конан неопределенно хмыкнул. Он и сам едва ли смог бы дать ответ на этот вопрос. Он повидал немало смертей – и вещей достаточно ужасных, чтобы менее крепкого духом человека они лишили бы рассудка. Он неоднократно смотрел в глаза смерти – и сам неоднократно убивал. В том мире, где он родился, непрерывно лилась кровь. Между угрюмых сосен, на искристом холодном снегу. Проживший юность среди холодных неприветливых снегов севера, в непрестанном вихре боёв, среди воя десятков глоток и скрежета стали, варвар не было особенно склонен к жалости. И всё же стоять и просто смотреть, как убивают женщину, он не мог. Офелия истолковала его сомнения верно.
— Ты тоже отмечен богами, — негромко сказала она. — Я вижу это… Так странно… До этого я полагала, что видения приходят только лишь в час скорой смерти…
Её снова начала бить крупная дрожь. Конан растерянно посмотрел на неё. На какое-то мгновение, пока она говорила, ему почудилась в его спутнице какая-то странная сила, словно нечто, кроме её самой, говорило через неё. Но через секунду наважденье прошло, и она снова стала обычной перепуганной девочкой, держащей его за руку.
— Идём, — шепнула она.

Конан кивнул, а затем стремительно развернулся, увлекая за собой Офелию – подальше от трещины. Со стороны трясины донеслись голоса. Но гораздо хуже было другое. Острый слух варвара различил бряцанье оружия.
Варвар лихорадочно соображал. Единственным выходом было вернуться – назад, во тьму бесконечного коридора и отправится навстречу неведомой шипящей опасности. С тремя-четырьмя воинами он бы совладал, а, раздобыв меч, мог бы удерживать прочих напротив щели сколь угодно долго. Но в том случае, если у них были луки, то они мигом нашпигуют его стрелами, словно соломенное чучело для тренировок. Порыв ветра опять донёс до него звуки. К пещере приближались не юэтши. Это был лающий туранский. Смуглолицые повелители востока сбивали стрелами птиц на лету.
Конан потянул Офелию за собой, молча указав на коридор. Она поняла его без слов. У них было некоторое время, пока нежданные гости преодолеют проход. Однако прежде чем они успели сделать хотя бы шаг, двери снова распахнулись. Из тёмного прохода, словно из глотки какого-то мифического чудовища, выплеснулись клубы дыма - того самого, который они видели в кабинете волшебника. Они тяжело упали на пол и расплылись волнами дымного моря.
А следом за ними в тёмном полумраке коридора появилась фигура. Она двигалась как-то странно, рывками, создавая жутковатое впечатление – словно кто-то ведёт её в тёмном коридоре, дёргая за невидимые нити, переставляя ноги. Неестественной механической походкой она преодолела несколько полустёртых ступеней, высеченных в камне скалы у самой двери, и рассеянный свет утреннего солнца упал на её лицо. Оно было залито кровью. Нос переломан, и жуткая рваная рана шла от виска до подбородка. Взгляд глаз был каким-то стеклянным, словно они уже давно смотрели в туманные дали, недоступные сметным. Лицо, обычно смуглое, теперь было пепельным, искорёженные губы – синеватыми. Офелия охнула и ухватилась за руку киммерийца. Это был Сетотмес. Тот самый, который должен был давно быть уже мёртв.

Добавлено спустя 42 секунды:
Какие противоестественные искусства смогли возродить в нём жизнь? Какая бесчеловечная сила заставила изуродованное тело подняться и пройти по потайным коридорам. Невероятная живучесть колдунов вошла в легенды, страшные сказки, что рассказывали по ночам. Духи, демоны или чёрные боги ли таились в его теле, рождая новое, противоестественное подобие жизни, или же его невероятное чёрное искусство смогло на некоторое время продлить существование, удержать на самом пороге Врат, что ведут в чёрное царство забвения? Мышцы киммерийца напряглись. Мёртвым был колдун или живой – варвар намеревался навсегда отправились его в туманное царство смерти. Но в следующий миг с его губ сорвалось глухое рычание загнанного в угол зверя – из двери появилось ещё несколько фигур. Смертельно бледные солдаты Джалам Хана. Они сжимали сабли и луки.
— Взять их, — бесцветным голосом сказал колдун. — Вот тот, кто убил сатрапа Джапура. Девчонка нужна мне живой.
Его голос был гулким и страшным, словно исходящим из далёкой пещеры. Конан мог бы поклясться, что так не может говорить живое существо. А за их спинами из коридора выплёскивалось дымное море.
Конан молча стоял, положив руку на лезвие ножа. Его глаза сузились, мышцы почти непроизвольно напряглись, но он не сдвинулся с места. Солдаты медленно потянули из налучей луки – их руки тряслись, губы прыгали, кровь отлила от лиц. То чудовищное действо, невольными участниками которого они оказались, явно напугало их до безумия. Но ещё больше они боялись самого колдуна.
На миг у киммерийца мелькнула безумная мысль – обрушится на пришедших с колдуном солдат, пока они не успели собраться с духом, и прорубить себе дорогу наружу. И прикончить колдуна – без головы и без ног даже трупы редко умудряются расхаживать по миру смертных. Но тогда пришлось бы оставить Офелию в пещере – на милость тех, кто пришёл со стороны болот. И кто знает, не выпустят ли ему стрелы в спину?
Солнце поднялось ещё выше. Его косые лучи проникали через трещину в породе, подобно пылающим ярким клинкам. Варвар не боялся смерти. Она шла вслед за ним из киммерийских чащоб, кралась по тёмным коридорам, сверкала на лезвии клинка. Но он и не звал её. Его острый ум лихорадочно изыскивал способы выбраться из ловушки живым. Но гораздо больше, чем на ум, но полагался на дремлющие в его крови инстинкты, чуткую, почти звериную интуицию, которая редко его подводила. И сейчас словно что-то удержало его на месте, и интуиция говорила, что лучшее сейчас – просто ждать. И Конан, не размышляя, доверился ей. Лишь его губы произнесли несколько странных, дикарских слов – он пообещал своим богам захватить с собой в безрадостные чертоги смерти столько врагов, сколько может.
И звериное чутьё его не подвело. Из расселины, пылающей синевой южного неба, вылетела чёрная стрела. Подобно змее, атакующей добычу, пронзила она грудь колдуна. А следом за ней последовала другая. И за ней – тёмный шлейф стрел. Подобно вестникам смерти, легко прошли они в тех немногочисленных участках пролома, что напрямую связывали открытое пространство болота и пещеру, и впились в тела ничего не ожидавшей стражи. Пещеру огласили крики боли.
В груди колдуна трепетало пятеро стрел. Их основание окрасилось алым. Но чародей не упал. Покачиваясь, словно дерево, выкорчеванное бурей, он продолжал стоять, словно его поддерживала невидимая рука. Из уголка рта текла ещё одна тонкая струйка крови. Казалось, он потерял последнее сходство с человеком – сломанная кукла, которую поддерживало лишь чьё-то противоестественное проявление воли.
А вслед за стрелами из прохода стремительными тенями один за другим стали появляться воины – туранцы, в мелконаборных кольчугах, шлемах с конскими султанами, и длинными ятаганами. Они обрушились на солдат Джалам Хана, подобно взъярившейся буре. Воины стигийца невольно попятились под их яростным натиском. Воздух наполнился криками умирающим и скрежетом стали. Конан стиснул запястье Офелии железными пальцами.

Добавлено через 11 секунд
Какое-то мгновение киммерийцу казалось, что нападающие просто сомнут солдат Джалам Хана. Однако его ожидания не оправдались. Позабыв про колдуна, воины башни, казалось, воспряли духом. Перед ними был настоящий противник – из плоти и крови, и закалённая сталь, вгрызаясь в незащищённую шею, исторгала потоки крови и навсегда отправляла противника в мир духов. Некоторое время слышался лишь шум ожесточённой схватки. Никто не выкрикивал имени военачальника или Тарима. Две группировки сражались в почти полной тишине - её нарушал лишь звенящий звук ударов и крики боли. Нападающих было больше, чем обороняющихся. Конан бросил пылающий взгляд на пролом – но в это мгновение из изломов породы появилась ещё одна фигура. Высокий, статный, в богатых одеждах, пожилой туранец с мрачной улыбкой следил за происходящим. Вся его осанка, угрюмые морщинки вокруг глаза и то, как уверенно лежала его рука на эфесе меча, говорили о том, что он привык повелевать. Роскошный огненно-красный плащ из безумно дорогой материи был разодран и заляпан кровью, словно его обладателю сегодня довелось отстаивать свою жизнь. В следующий миг место за его спиной появились ещё две фигуры – два высоких мрачных чернокожих. И стрелок. Конан скрипнул зубами и продолжил выжидать.
Нападающие медленно, но верно теснили защитников башни. Последние сражались почти обречённо, но с каким-то мрачным ожесточением. Повсюду текла кровь. Один из тех, что были в конских шлемах, опрокинул солдата башни на приземистый алтарь и практически пригвоздил его ятаганом к древним камням. Багряная кровь пузырилась и стекала и стекала густыми потеками по бурым засохшим пятнам – новая кровь поверх старой. Туранец хрипел; на его губах лопались кровавые пузыри – ятаган пробил лёгкое и раскромсал грудную клетку. В следующий миг сабля пронзила его убийцу, и он повалился на свою недавнюю жертву. Кровь стекала с потрескавшихся камней…
Предводитель нападающих следил схваткой с каким-то мрачным удовлетворением. Один за другим падали защитники башни, багряными пятами украшая пол. Кровь смешивалась с туманным морем, медленно, но верно сползающим вниз со ступеней, тяжёлыми, густыми клубами, заволакивающим пол под сражающимися… Пожилой туранец, не отрываясь, смотрел на колдуна. Тот упал на колени, словно жизнь покидала его с каждым вздохом – если то странное существование можно было назвать жизнью. Киммериец мог поклясться, что слышал – где-то далеко, на самой грани слышимости – странный яростный вой, вопль боли и разочарования. Нечто, что даровало стигийскому ренегату подобие жизни, окончательно его покидало. Было что-то жуткое в его неестественных рваных движениях, жутко было смотреть, как резко дёргаются его руки и ноги, словно что-то чужое пыталось яростно восстановить контроль над неуклонно ускользающим в объятия смерти телом.
Человек в огненно-красном плаще с хищным удовлетворением наблюдал за ним. Конан и девчонка удостоились лишь беглого взгляда, и взгляд его тёмных пронзительных глаз снова обратился на колдуна.
— Так значит, мерзавец мёртв, — с холодным удовлетворением заключил он. — Клянусь, это лучшая новость, что я слышал со смерти Илдиза. Он мёртв, и его проклятая шавка уберётся вслед за ним.
Злая усмешка исказила его красивое лицо.
— Эта свинья была даже хуже, чем собака Харим. Он был недостоин даже того, чтобы вылизывать пол перед креслом наместника, на котором сидел! Мой род правил Джапуром много десятилетий! И сегодня я возьму Бронзовый жезл наместника.
Он неприятно расхохотался, и стены пещеры гулко разнесли его голос:
— Клянусь Таримом, я думал, что мы прольём немало крови. Но шакалы перегрызли друг друга. Что ж, пора вам отправляться в ад, там где таким крысам самое место!
Последние защитники башни полегли в дальнем углу пещеры под ятаганами нападающих. Только фигура колдуна всё так же неестественно содрогалась перед алтарём. Туранец хрипло рассмеялся. Он отточенным движением вытащил из ножен саблю и лёгким движением приблизился к колдуну. Его поступь была уверенной, а движения лёгкими и в то же время скупыми – движения воина, а не придворного. Огонёк торжества горел в его глазах. Но он не видел того, что заметил Конан.
Зеленоватый дым медленно тёк к основанию жертвенника. Смешивался с багровой кровью. Клубился и бурлил. И всё тёк и тёк вверх, нарушая все известные законы природы, струился вверх по камням, словно впитываясь с трещины седого камня. Словно полупрозрачные змеи, туманные клубы окутали алтарь. Но ослеплённый яростной радостью туранец ничего не заметил.
В три лёгких шага он оказался возле стигийца. Рывок – и он поднял его на ноги. Сверкнула сталь, и длинная сабля туранца пригвоздила колдуна к двум лежащим на жертвеннике трупам. Новый сатрап и не подумал вытащить её из тела врага. Вместо этого он извлёк тонкий, изукрашенный драгоценными камнями кинжал и перезал стигийцу глотку, вновь оросив алтарь каплями крови – тёмной, почти бордовой.
— Отправляйся к своим богам, паршивый пёс, — прорычал он. — Чтоб тебя пожрали демоны – те, которых ты посылал на Джапур!
И в этот самый момент последние клубы дыма впитались в алтарь. Что-то закричало, словно какой-то невыносимый голос, в котором не было ничего человеческого, прорвался в наш мир. И мёртвая рука стигийца ухватила туранца за горло.
— Я давно мёртв, — глухо сказал голос нечеловеческой мощи, — И давно проклял свою душу, обрекая её на такие муки, которых ты и представить не можешь!
Шея туранца сломалась с глухим щелчком, словно сухая ветка.
И в этот же самый миг над алтарём снова взметнулись клубы дыма. Туманное облако вспучилось над ним, подобное бесформенному грибу, беспрерывно кипящим и меняющим форму – а затем в нём пугающим образом проступило лицо. Оставшиеся в живых туранцы, казалось, оцепенели. Облако нависало над ними, словно исполин. И его черты были пугающе знакомы.
— Смерть – это только начало, — сказал идущий из ниоткуда голос, и туманные жгуты обвили солдат, странным образом обойдя Конана и девушку – словно опасаясь приближаться. Воины метались по огромному залу, преследуемые струями полупрозрачного дыма. А те охотились за ними, подобно огромным змеям. Крики отчаяния и боли снова заполнили пещеру. В считанные минуты с ними было покончено. Чудовищное облако забурлило, меняя форму, и теперь громадное бесплотное лицо взирало на последних оставшихся в живых.
— Иди ко мне, отмеченная печатью, — раздался холодный металлический голос. — Твоя судьба предрешена.
Конан заслонил её плечом, но девушка с неожиданной яростью и силу толкнула его и выступила вперёд.

Добавлено через 10 секунд
— Нет никакой судьбы! — звонко воскликнула она, и Конан снова поразился силе, заключённой в её словах. — Ты продал душу Тем, кого нельзя называть, и что ты получил взамен? Это слабое подобие жизни! Моя кровь будет питать тебя, но рано или поздно твою душу ждут все мучения Тьмы! Твой повелитель ждёт тебя – там, за пределом времён! Так возвращайся к нему!
Сатанинский лик взревел в чудовищной ярости и наклонившись, поглотил свои жертвы.
Конану на миг показалось, что их захлестнула чёрная буря. Кипящие жгуты стискивали тело и опаляли немыслимой болью. В слепом безумии тьмы он нашёл руку Офелии и стиснул её. А затем потащил вперёд – куда-нибудь, наугад, в тщетной надежде наткнуться на проход. Его пальцы на миг коснулись стены, а затем чудовищное давление туманных нитей отшвырнуло его назад. И с невероятной, дьявольской силой туман стал вырывать девушку из его объятий. Конан зарычал об бессилия и ярости – и в этот момент тьма вспыхнула, разорванная ослепительно ярким светом – и исчезла.
Конан пришёл в себя по холодном каменном полу. Из многочисленных ссадин текла кровь, лёгкие горели, словно он дышал огнём. А рядом с ним лежала девушка. Её глаза были широко раскрыты, а из приоткрытых губ стекала капелька крови. Она с мукой посмотрела на него, но в этом взгляде не было ни страха, ни укора.
Её губы дрогнули, словно на них пыталось затеплиться слабое подобие улыбки.
— Не… кляни себя… — с сиплым клокотанием сорвалось с её уст. — Такова воля богов… Я нарушила её, когда убила Джалам Хана. Свет нельзя обращать во тьму… и за всё есть расплата. Боги милостивы… они позволили мне воззвать к своей силе… в последний час. Я… умираю, но в том нет большой беды. Отсюда я вижу… Я вижу… Смерть – это только начало.
Её губы вздрогнули и замерли навсегда. Конан молча склонился над ней.
Сложно сказать, сколько времени он простоял посреди пещеры. Солнце уже заходило, и багряные краски выплеснулись на небосвод, когда он отвязал одного из коней заговорщиков и медленно поехал на юг.