СОЗДАНИЕ ОГНЕДЫШАЩЕГО ДРАКОНА
(из болтовни в собачьей компании)
Правила игры – прежние, как в рассуждениях о летучей змее и сухопутном ките: принципиальная возможность отбора в нужную сторону.
Поскольку здесь – уже не полемика с воображаемым супостатом об «эволюционных тупиках» и всём этаком, проблему ставлю – сам себе – очень конкретную: именно сказочный огнедышащий змей-дракон.
Логично рассудить, что огнедыхание в собственном смысле слова – выдыхание огня – невозможно. Но для того, кто подвернётся под пламя нашего воображаемого дракона, не важно, обдышал его горыныч огнём, или, скажем, оплевал. Огнеплевание же – плевание какой-то субстанцией, на воздухе воспламеняющейся – представить очень даже можно: выбрасывает ведь жук-бомбардир смесь кислот, а моллюск мурекс кислотой именно что плюется. Кстати, кислоты в обоих случаях – неорганические.
Значит, начинать надо с плюючего гада.
Плюючие гады есть – некоторые кобры. Однако «раскручивать» кобру мне не хочется – не потому, что из неё дракона в принципе не сделаешь (эволюция умозрительная, своя рука – владыка, и всю эту игру я и затеял в опровержение «эволюционных тупиков»), а потому, что особенности змеиной анатомии (нет ног, минимум зубов) обеспечат дракона или некрасивого (далее будет понятно, надеюсь), или поведут к нему по такой длинной дорожке, что игра станет неинтересной. Попросту – придётся сперва так далеко уйти от змеи, что игра пойдёт по принципу: «вообразим планету, на которой есть всё, что мы вообразили». А хочется вообразить возможность дракона именно на Земле-матушке, такого дракона, что мог бы жить и сейчас.
Поэтому исходная форма – не змея, а, например – её предок. Произошли же змеи, как сейчас считают, от примитивных варанов. А вараны и сейчас по земле бегают.
Итак – начинаем Естественный Отбор варана.
(Если честно, всей этой преамбулы исходно не было – прямо с варана я выдумывать и начал.)
Вараны – крупные ящерицы с набором примитивных (для ящериц) черт организации и (что важно) с ядовитой слюной. То есть какая-то исходная "активная химия" у них в пасти есть.
Впрочем, настоящие вараны (и даже примитивный безухий) ядовиты еле-еле. От укуса варана, самого на настоящее время ядовитого – нашего серого, разве что в жар бросит, и то ненадолго. Вероятно, ядовитость у них реликтовая, сейчас не нужная (со своей добычей варан и так справляется). А вот у ближайшего вараньего родича – хилодермы – яд что надо, не зря её второе название – ядозуб.
(Намечаемая возможная последовательность: ядовитая ящерица – ящерица, ядом плюющая (как кобра) – ящерица, плюющая не ядом.)
Для начала представим варана, под действием естественного отбора растущего в тварь зело большую (и представлять не надо – комодский варан). Причины отбора довольно очевидны: в частности, соответствующий набор возможной добычи.
Однако нынешние крупные вараны – твари неядовитые. Для сохранения (и развития) ядовитости можно, например, предположить, что в экологической зоне существования наших – достаточно ядовитых – варанов какая-то из добыч для «среднего и старшего возраста» по каким-то своим эволюционным причинам увеличивает размеры.
Пути отбора варанов здесь возможны следующие:
Например, варан «растёт вдогонку», дорастает до очень крупного ящера, и при этом для каждого промежутка размеров которого находится добыча, которую он может без ухищрений одолеть и нажраться до полной компенсации сил, потраченных на охоту.
Или – варан просто ограничивает диапазон добыч, и стабилизируется в каких-то максимальных размерах, не разевая пасть на свиней и коров.
Или – варан увеличивает ядовитость, что позволяет ему одолевать крупную добычу без лишней затраты сил. Между прочим, ядовитость позволит и маленьким недоросткам дополнить свой рацион.
При некоторых внешних условиях (наличие подходящей добычи) сие доброе начинание (отклонение) отбор может подхватить. Возможные условия – некоторая «разрывность» в размерах окружающих тварей, такой ряд: мелкие земноводные и грызуны, свиньи, быки какие-нибудь. В общем – набор тропического леса (где, замечу, вполне могут жить крупные вараны).
Последствия – если отбор так пойдёт – вполне могут быть такие:
Первое – у варана будут сильные челюсти с многочисленными зубами (как приспособление к добыче, которую надо рвать на куски). Второе – вполне возможен переход не к погоне за добычей (к чему склонны вараны сущие), а к подкрадыванию: подстеречь, подползти, цапнуть – и не спеша идти к покойничку.
Второе – если дело пойдёт именно так – трансформация ядовитого аппарата. Ведь если наша тварь будет – в достаточной норме – нападать на здоро-о-овую добычу, ей придётся вкачивать в неё соответственную дозу яда. А для этого – или некоторое время на добыче висеть, как бульдогу, или вкачивать яд интенсивно.
Если отбор доведёт до такой стадии, он может стать уже направленным. То есть, если закрепится засадно-подкрадательная форма охоты, то – или специализация на определённый набор добычи (и предельные размеры ящера, и всё такое), или – интенсификация ядовитости. Потому что если нет специализации на добычу, то с какого-то размера ящера он всё-таки немножко специализируется – на добычу крупную. И ящеры, имеющие меньше шансов «недоотравить» быка или свернуть себе шею, на этом быке болтаясь, получат больше шансов выжить и размножиться.
Интенсификация же ядовитого аппарата – начавшись, как отбор здоровенных особей – будет полезна всем возрастам, и может быть подхвачена отбором.
Таким образом, рисуется следующая фаза эволюции: малоподвижный (способный на короткие рывки) очень ядовитый варан, специалист по нечастой охоте на крупную (относительно него) добычу. Отмечу, что эти качества – малоподвижность и ядовитость – друг друга «подкрепляют» (точнее – обусловливают).
Отступление на будущее:
Необходимость подкрадываться отсечёт возможность появления яркой раскраски. Повышенная ядовитость ограничит серьёзные драки по половым (и прочим) причинам, и заменит их драками "символическими". Весьма вероятно появление таких половых признаков, как поднимающиеся (в норме прижатые) гребни и «воротники».
Перейдём к яду и ядовитым зубам. У варана (серого) – просто ядовитая слюна. У ядозуба – тоже, только есть специальная складка в пасти, где она копится (и зубы в ней смачиваются), а на зубах – бороздки. Видимо, так было и у ранних ядовитых змей (у ужей и сейчас так). У змей отбор на ядовитость привел к появлению специализированных зубов с бороздками, у основания которых и открываются выводы соответствующих желез – логично предположить, что этак будет и у нашего запредельного варана. Только с некоторыми дополнениями, а именно:
Прочие зубы редуцироваться не будут (необходимость грызть большую тушу); логичнее всего – развитие зубов на «млекопитающий» манер: впереди пасти – острые ядовитые, далее – режущие, для поедания. Кстати, возможна и не полная перековка слюнных желез на ядовитые, а их дифференциация: одни – добычу травить, другие – мясо смазывать. Дальнейшая эволюция – как у змей: бороздки для яда превращаются в каналы. А также – появление специальных мышц для экстренного выкачивания яда в укушенного.
Если последнее появится – эволюция получит дальнейшую «направленность». Я же предположил, что само развитие ядовитости – от питания (достаточно часто) здоровенной добычей. Такое питание стимулирует отбор на ядовитость, а отбор на ядовитость – отбор на питание крупной добычей с укусом из засады (что позволяет ящеру питаться много, но не часто – быть тяжелым и не шибко энергичным). Последнее – отбор на охоту укусом из засады – делает вероятным отбор на длинную шею (очевидно), что, в свою очередь, раз начавшись, будет подталкивать отбор в сторону развития ядовитости (и ударного впрыскивания яда): длинная шея эффективна для подкрадывания (можно укусить раньше), но опасна для длительного укуса (укусаемому её проще – рывком – свернуть).
Ожидаемая фаза превращения в дракона: тяжелый, толстый, малоподвижный варан с длинной шеей, с сильными челюстями. В пасти на каждой челюсти две-три пары клыков (на одной челюсти – ядовитые: «боевые» и их «заместители», на другой – ответные им «фиксаторы» для лучшего укушения), а за ними – режущие «хищные» зубы. Окраска – маскировочная. На шее и вдоль спины – складки кожи, которые при необходимости раскрываются в ярко раскрашенные гребень и воротник. Образ жизни – медленно ползает, стреляя языком (при опущенной голове), и временами осматриваясь (подняв голову). Завидев добычу, медленно подкрадывается, затем, резко выбросив шею, кусает. Если добыча мелкая, лопает сразу, если крупная – отдергивает голову, а затем медленно и с достоинством топает вдогонку, ожидая, пока та помрёт. После чего лопает, не торопясь. Затем – дрыхнет недельку-другую. Чем не жизнь?
Однако такая жизнь имеет минусы – если у данной твари появятся возможные враги. Тяжесть и малоподвижность – для обороны вещи не лучшие. Возможные пути развития «оборонной технологии» – как у кобры: самодемонстрация во всей красе (задел есть – те самые складки шкуры) и плевание ядом (для чего тоже всё готово – и зубы, и ядовитые железы, и мышцы к ним, и даже – зоркий прицеливающийся глаз, необходимый для меткого укушения броском головы).
И вот тут я делаю одно смелое предположение:
Не только сохранение, но, наоборот, развитие большого количества зубов может привести к тому, что и специализированных ядовитых зубов у возникающего дракона будет несколько пар, и у каждой пары – свои ядовитые железы. Действующие (возможно) автономно. Количество задействованных пар – в зависимости от размера добычи. Но тогда возможна и специализация зубов по применению – одни кусачие, другие – плевучие.
Можно представить, что, если отбор подхватит «оборонные плевки» (А чего не подхватить? Вспомним некоторых кобр), самая передняя пара ядовитых зубов – в итоге – уменьшится в размерах, прижмётся друг к другу, и сдвинется к самому концу челюсти (последствия отбора на меткость плевания). В конце концов «кусательная» функция этих зубов станет такой незначительной, что их влияние – в этой функции – на выживаемость станет никакой.
Но если сохранится «выживательное» значение у их плевательной функции, может начаться самое важное для трансформации варана в дракона – дифференциация ядовитых желез по составу яда.
Попросту: биологическая функция «кусательного» яда – максимальная убийственность при попадании в кровь; а яда «плевательного» – максимальная жгучесть при попадании в глаз. Или на шкуру.
А теперь начинаю вольную фантазию. Что мешает образованию – в «плевучем» яде – смеси двух компонент, одной жгучей, а другой – липкой (например, каких-то жиров)? В конце концов (повторяю), создал же Естественный Отбор смесь неорганических кислот «на выходе» жука-бомбардира. Жгучий и липкий яд на шкуру – может быть хорошей защитой.
Но – следующий шаг – возможный отбор на эффективность такой смеси приведёт – как у того жука – к превращению жгучего яда в смесь каких-то кислот (можно представить дифференциацию ядовитых желёз – на «липкие» и «жгучие»; может быть, даже асимметричность их расположения, одни – на правый зуб, другие – на левый).
И – предпоследний шаг – эти две компоненты на воздухе могут окисляться до воспламенения…
И – последний шаг: облако выдыхаемого огня – как алэстетический признак, и развитие его половым отбором; а также – на определённой (достигнутой половым отбором) стадии развития – как оружие охоты (чихнуть на стаю каких-нибудь кур…).
[spoiler В итоге]…В диких-диких лесах, не в самой чаще, а у прогалин, речных пойм и иных таких мест, ползают тяжёлые, толстобрюхие ящеры-драконы. У них короткие не очень «уклюжие» ноги, плотное тело, и большая щекастая голова, с мощными треугольными челюстями, на относительно длинной и гибкой (но не очень тонкой) шее; и глаза – не по бокам, как у порядочного «гада», а сдвинутые вперёд, на бинокулярное зрение. За щеками у дракона – складки мягкой кожи, окружающие верхнюю часть шеи этакой «бородой»; такая же мятая кожа тянется по спине. Окраска – серо-буро-зелёная, маскировочная.
Если вы заметите дракона раньше, чем он вас, то вы увидите, как он, тяжело и неуклюже, по-черепашьи, переставляя короткие массивные ноги, ползёт среди кустарника, поводя из стороны в сторону головой на длинной шее, опустив треугольную морду к земле и стреляя языком. Время от времени дракон поднимает голову, вытягивая шею прямо вверх, приседая на задних ногах и выпрямляя передние, и осматривается.
Если дракон заметит вас раньше (и вами заинтересуется), то вы его не заметите. Просто вдруг рядом с вами (или за вами) хрустнут кусты, и вас что-то жестоко цапнет в бок, и у вас закружится голова (или вас проберут какие иные симптомы острого отравления), и последнее, что вы увидите, обернувшись (до того как начнёте помирать) – это кошмарное видение яркого, в пёстрых узорах, круга, посреди которого – широкая разинутая треугольная пасть с рядами зубов, и два уставленных на вас глаза.
Если вы заметите дракона, а он тоже заметит, но не вас, а какого-нибудь кабана или буйвола, то вы увидите, как он припадёт на своих лапах к земле, и, едва не волоча брюхо, чуть-чуть приподняв голову над кустами или травой, начнёт подкрадываться так тихо и осторожно, что может показаться неподвижным. Но, тем не менее, он окажется совсем рядом от намеченной добычи, и, пока он к ней подбирается, его вытянутая шея начинает медленно сгибаться. И – вдруг – дракон резко подаётся вперед, распрямляя ноги, даже подпрыгивает, его шея распрямляется, как пружина, широко разинутая пасть ударяет буйвола в бок и тут же отдёргивается… и дракон исчезает. Там, где вы только что видели тёмного пятнистого ящера, сливающегося с травой, поднимается на распрямлённых толстых ногах, выгибает спину, увенчанную высоким желто-ало-чёрным гребнем, изгибает дугой шею сказочное чудовище; оно поводит из стороны в сторону головой, окружённой таким же ярким дисковидным воротником, и торжествующе шипит. А укушенный буйвол бросается прочь, проламываясь сквозь кустарник…
Дракон же выходит из кустов на поляну. Он уже так не маскируется, ползёт открыто, и на его спине и затылке медленно укладываются кожные складки; их пёстрая «изнанка» исчезает из виду, и дракон вновь превращается в огромную толстую неуклюжую ящерицу, неторопливо ползущую по следу цапнутого ею буйвола.
Если вы последуете за ним (и вас никто не увидит и не съест), то вы сможете наблюдать драконью трапезу. Ничего интересного, между прочим – здоровенная ящерица жрёт здоровую тушу. Интересно будет, если на добычу приползёт другой дракон, сходного с первым размера.
Две здоровенные ящерицы замрут друг перед другом, поднимаясь на лапах, шипя и высоко вверх поднимая головы. Складки кожи на их щеках и затылках развернутся в широкие диски-воротники, сияющие яркими красками; такими же красками засияют гребни, поднявшиеся вдоль спины. Драконы повернутся друг к другу боком, поднимут хвосты, будут покачиваться на лапах, поводить шеями, не сводя глаз друг с друга, и громко шипеть.
Может быть, один дракон уже тут признает своё поражение, свернёт свои воротник и гребень и отползёт в сторону. А может быть, вы сможете увидеть продолжение поединка нервов: драконы по очереди будут вскидывать морды кверху, со стуком закрывая пасти, и перед вскинутой мордой – с едва-едва разомкнутыми челюстями – вдруг будет повисать струя чего-то, вроде пара или мелких брызг, в следующий миг превращающаяся в струю огня. Мгновение огненная струя висит перед драконьей мордой, потом зверь вновь опускает башку, и, разинув пасть, шипит на врага, а над ним улетает по ветру облачко дыма.
Наконец один дракон признаёт себя побеждённым и уползает в кусты, где и будет ждать, когда победитель налопается.
Самое же диковинное зрелище вы увидите, если вам доведётся наблюдать брачные игры драконов: несколько десятков их собирается на открытом месте, ощетинивается гребнями и воротниками, и пускает в небо струи огня…
(Какие вас ждут впечатления, если заметивший вас дракон не захочет вас есть, но и присутствие ваше сносить тоже не захочет, и залепит вам в физиономию струю самовоспламеняющейся слюны – сами воображайте).[/spoiler]
Та-ак... "Зоологические" заморочки, вроде, все.
А, может, и не все...
Отправлено спустя 4 часа 33 минуты 43 секунды:
Вот ещё один старый текст. Сперва я думал было его слегка... эээ... модернизировать (уточнить согласно тому, что я с тех пор - с 94-го года - прочитал), но рассудил, что и я так с собой тогдашним согласен.
Текст длинный, разбиваю на спойлеры.
СУДЬБА КИТАЯ
(если бы не было Европы)
[spoiler 1]Вопрос странный - но почему бы и нет? Ведь до XIX века контакты со странами европейской цивилизации были не только очень малы, но и, что важно, именно китайской жизнью и регулировались. Пойди европейская история чуть не так (а ее капитализм с его экспансией - все-таки не фатум), и Китай сидел бы без нарушающих контактов еще лет двести. Так что модель невозмущенного развития Поднебесной - не самая потолочная, и можно с чистой совестью рассуждать о том, к чему привело бы собственное развитие цивилизации, традиционно почитаемой за самую устойчивую и консервативную в мире. Той самой, о которой то и дело говорят, одни - с восхищением, другие - с брезгливым осуждением, что она, дай ей волю, НИКОГДА сама не изменится.
Действительно: к XVII-XVIII векам Поднебесная приняла удивительно сбалансированную социальную структуру. Практически не управляемую, живущую традиционно (значит - в полном внутреннем согласии: ни один слой населения и помыслить не мог о жизни в других условиях). Прогресс был заторможен: любой представитель "производящих" слоев населения либо жил абсолютно традиционно (и не мог подняться над средним уровнем своего слоя), либо, нечаянно поднявшись, немедленно или сам переходил, или детей переводил (оплатив обучение, или дав в лапу на экзаменах), в сословие управляющее. Его навыки прежнего труда терялись как ему уже ненужные; войдя в новое сословие, и приняв его стиль жизни и мысли, неофит не только бросал старое занятие, и не только переставал считать изменения в нем важными, но и начинал считать их прямо вредными. Схоластическая же наука китайских книжников все больше и больше отходила от потребностей реальной жизни, и из нее стимулов к изменению просто не могло выйти. Но поэтому каждый в своей ячейке "притирался" к ней, а ячейки - одна к другой, и общество становилось - ни убавить, ни прибавить.
Поневоле кажется, что так могло быть вечно. Могло ли?
Не забывайте, что китайское население непрерывно росло, и плотность его превышала таковую практически во всех прочих странах. Еще в незапамятные времена это вызвало некую социальную перемену - породило город и деревню. И "устойчивый" Китай превратился в сеть небольших городов, окруженных сёлами. И народ его продолжал плодиться.
Однако сама традиционность его жизни не позволяла ему осваивать новые территории. Ибо традиционность жизни - это и традиционность хозяйства, и, значит, его жесткая экологическая привязка. И неудивительно, что от всего Китая заселена его не более чем треть. И размножение народа (напрямую связанное с устойчивостью общества) лишь увеличивало заселенность "традиционных" угодий.
Но они же не беспредельны! Еще во времена "Речных заводей" Китай (та его часть, что заселена "традиционными" китайцами) был во многом лесной страной; к XIX же веку - почти сплошной деревней, пересеченной полями, в лучшем случае - перелесками. Ведь народ с примитивным хозяйством - грандиозный потребитель дров.
Когда деревня стоит на краю неосвоенных земель, мужику несложно и дров самому раздобыть, и скотину держать. Более того - он вынужден это делать. Когда кругом сплошные деревни (и леса нет), появляются специалисты: дровосек и торговец дровами. А там - и торговец навозом (на месте скотину держать просто негде). Таким образом, традиционность хозяйства, вместе с ростом населения, неизбежно приводит к двум вещам: специализации профессий и превращению общества в очень сложный механизм. Причем происходит все это (традиции!) очень медленно и, преимущественно, в виде наследственных занятий. А кому здесь места нет, уходит на чужбину: недаром Китай дал в свое время массу эмигрантов.
Массу-то массой, но по сравнению с общим числом китайцев - величину ничтожную; более того, эмиграция была механизмом стихийного поддержания "неизменности".
Но традиционность консервирует и традиционные беды. Никакие новшества не поднимаются против старого неурожая, засухи и т.д. Более того - традиционные беды обостряются. Заполнение территории каким-либо видом земледелия СПЛОШЬ делает землю необычайно уязвимой, неизбежно упрощая методы хозяйства. Чередование полей возможно тогда, когда на "земле предков" пахотных угодий в три раза больше, чем нужно на один раз "потомкам". А когда "потомки" размножатся - хочешь не хочешь, а из года в год насилуй один надел, удобряй его скотским и своим дерьмом, превращай его плодородие целиком в дело твоих рук (и стихийно наросшей вокруг социальной структуры). И чем дольше люди живут, тем больше упрощается, окультуривается, окружающий ландшафт, тем больше зависит от их труда земля, и тем меньше ее становится на человека! Куда уходить, если ВСЕГДА здесь жили, и предки здесь похоронены (а для старого китайца это очень важно)... И постепенно хозяйство становится и все более хрупким, и все менее доходным, и грань между нормальной и голодной жизнью истончается. (Вспомним: ВСЕ когда-то обетованные земли первопоселенцев со временем превращаются в проклятие для землепашца - до какого-нибудь технологического прорыва).
Что мы, кстати, и сейчас видим. Россказни о невиданной продуктивности китайских огородов - ложь. Они очень НЕПРОДУКТИВНЫ - иначе многолюдные китайские семьи не торчали бы на них круглый год, копаясь в навозе и задрав задницы.
Повторяю: традиционность жизни сохраняет условия для возникновения традиционных бед, так что беды эти обязательно будут происходить. Но - уже в новых условиях. Попробуем представить, как это будет выглядеть. Рассмотрим самую обычную, регулярно возникающую беду земледельческого народа: голод.[/spoiler]
[spoiler 2]Локальные скопления народа были всегда - и всегда порождали периодические голодовки. Но что будет, когда такое скопление будет не локальным, а практически сплошным, и - в условиях старого, традиционного Китая?
Сама по себе угроза неурожаев будет возрастать: плодородие "рукодельных" земель будет все более хрупким. Культивированная земля сама себя не поддерживает, нагрузка же на нее усилится, а возможности возвращения ее плодородия - уменьшатся (последствия неизбежной специализации хозяйства, вызванной ростом населения). Поэтому климатическое колебание, ранее вызвавшее бы голод лишь местами, местами же - просто урожай средней паршивости, даст голодные зоны, разбросанные по всей Поднебесной. А как кругом сплошные поля, то супом из лебеды не прокормишься - лебеды нету.
Тогда люди двинутся... куда? В места, традиционно считаемые богатыми. Это - ближайший крупный город, или еще что в этом роде. Место, куда ВСЕГДА в голодный год уходили на заработки. Но ВСЕГДА народу было меньше (как ВСЕГДА было меньше народу на Ходынском поле, при торжествах коронации). А теперь?
Множество народа работы не найдет. На всех не хватит. К тому же голодный готов работать не за "физиологический минимум", а даже еще ниже, - и собьет расценки местным. И местный будет получать меньше (если без работы не сядет), и пришлые - за плату или так - все съедят.
А хозяйство и здесь - на грани. Голод покатится цепной реакцией, и люди пойдут в новые "хлебные места", известные ТРАДИЦИОННО. И эти места будут переполнены.
Когда я начал обдумывать "китайский вопрос", я подробно объяснял самому себе, как количество беженцев переходит в качество. Теперь это не нужно - налицо пример Руанды. Сто, тысяча, десять тысяч беженцев, стоящие табором, еще могут выжить. Сто тысяч, сотни тысяч в таборе - могут только вымирать (тем более, что ни техники, ни даже идеи "гуманитарной помощи" в старом Китае не было, а выдача денег из казны, с закупкою на них зерна (где?), ничего тут не даст). Вымирание же будет не столько от голода, сколько от болезней: голодающий съест все, что жуется, и подцепит все, чем можно заболеть; а истощенные соседи - метр до каждого - на сплошь загаженной территории представляют прекрасную питательную среду для любой болезни. Начнутся эпидемии, а от эпидемий в старину только бегали. Опережая голод, пойдет волна эпидемий.
И тут включится новый фактор, специфический для Китая. Да, от эпидемий всегда бегали - но и всегда ставили кордоны. Где-то испуганная власть их выставит, развернет войска, по-китайски безжалостные, и завернет беженцев назад. Конечно, остановит и ввоз продовольствия, если на таковой престол Сына Неба раскошелится. В изолированных провинциях начнется просто-напросто поголовное вымирание, недавно сплошь заселенные земли прорежутся безлюдьями, зарастающими лебедой и крапивой (заброшенная пашня еще долго ничего более приличного не произведет).
Но к этому я еще вернусь, а пока продолжу про "китайский фактор".
Кордоны никогда не останавливали власть имущих - это известно. Шеньши с семьями и челядью тоже устремятся в бегство, теперь уже в СВОИ привычные города (у них иной кругозор). Но они, увы, от масс не оторваны.
Их повара покупают снедь на тех же ранках, что и чернь (а для слуг - и такую же). У каждого челядина - множество родных и близких за господскими воротами. А понятие о санитарии у высокоученого сюцая не многим выше, чем у мужика. И обозы шеньши разнесут эпидемию по всей Поднебесной, причем здесь она поражать будет - в первую очередь - благородные дома. А они, эти благородные дома, были в Китае основой администрации; значит, поражение их вызовет перебои в государственном механизме (даже просто - отвлечет внимание от масс); на некоторое время, думаю, на несколько лет, на большей части пораженных голодом территорий будут в силе лишь последние до бегства шеньши указы, то есть указы о кордонах.[/spoiler]
[spoiler 3]Вернемся к народным массам.
Остановленные как кордонами, так и собственной усталостью, простолюдины, как я уже сказал, будут вымирать на месте. Не все, конечно; всегда кто-то останется. И эти "кто-то", поголодав в городе, рано или поздно начнут возвращаться - от общей безысходности, и от сознания, что "дома и стены помогают". Волна возвращений, очевидно, придется на следующий сельскохозяйственный сезон.
Ну вот, беженцы вернулись на старое место. Старое ли?
Во-первых, их стало меньше. Во-вторых, земля "отдохнула". Вроде бы, можно разворачивать хозяйство, чем мужики и займутся. Однако вряд ли можно ожидать возвращения мира "на круги своя". Ведь часть инфраструктуры потеряна! Вымерла львиная доля специалистов, и ослаб их рынок.
Меньше кузнецов, плотников и т.д. - и негде им брать железо, поделочное дерево, и все такое. Поневоле хозяйство станет примитивнее. А примитивнее - значит локальнее. Если кузнец еще потянет к себе соседей (образуя круг деревень, пользующихся его трудом), то без плотника и ткача народ перебьется. Да и денег на покупки не будет, а натуральный обмен не позволяет ходить далеко. К тому же ряд товаров будет просто не нужен: кустарник под окнами вырастет, даст хворост, пустоши дадут пастбища - и кизяк.
Не следует забывать и почтение китайцев к могилам: на выморочные "чужие" угодья народ долго не решится посягнуть. Там ведь чужие могилы. Да и раз место вымерло - там нечисто. Народ потянется к родне, и еще больше разрядит поселения. И все это будет гораздо быстрее, чем бабы новых ребят нарожают.
А там, глядишь, и пустоши кто-то займет.
Кто? Люди немассового хозяйства, пастухи. Они в Китае всегда были, и пригоняли на продажу овец и коней. Жили они по окраинам земледельческих территорий, и этнически не все были китайцами. Когда народу поубавится, они потянутся ближе к населенным местам, к покупателю. Тем более что пастух не так остро, мне кажется, ощущает СВОЮ землю, и вера у него (если он не ханец) не так болезненна в отношении чужих (китайских) могил. А заросшие поля дадут пастуху новые пастбища.
С которых его не так просто будет согнать.
Да и сгонять их - не сразу в голову придет. Во-первых, земля все-таки чужая (выморочных деревень). Во-вторых, пастухи эти - не иноземцы, а свои, китайские, с ними всегда торговали, только не впрямую, а в городе на ярмарке.
Но пока пастухи селятся рядом с пахарями, вернемся к шеньши.
Верхний слой служилой китайской знати был к земле не очень привязан: куда пошлет его двор Сына Неба, там он и служит. Мелкие же чиновники, легко сообразить, далеко не уезжали, служили по родным уездам (с чего бы их стали посылать в даль, тем более что экзамены низшей ступени были также уездными?). А что образование было в основном наследственным - известно. Значит, целые семьи просто привыкли к власти на местах. И мужики их уважали.
Часть шеньши, я уже сказал, удрала в дальние города (где частично вымерла от эпидемий). Часть же - осталась на месте или вернулась неиздалека. На них привычно смотрят, как на начальников. Но - от передряг мрут отцы семейств, и не просто отцы, но чиновники. И народ привычно ждет нового главу ямыня, как и сын покойного с детства привык ждать, когда он "остепенится" и, в свою очередь, займет место отца. И народ видит в нем "молодого господина". Все хорошо - но экзаменов-то нету! Скорей всего в такой передряге двор об этом не подумает. Как тут быть?
По-моему, однозначно. ын унаследует отцу, как "и без того грамотный", либо - не исключено - провернут какие-то самодельные экзамены с заранее, конечно, известным исходом. Пока Китай ворочается в упадке, на местах возникнут местные династийки.
Конечно, это будет не везде. Ближе к двору страна сохранит "приличный" облик. Но в предложенной мною схеме голодной эпидемии (а масштаб ее может быть страшен: в гораздо более малонаселенной Европе XIV века чума выбила до трети населения) и сам размах беды на какое-то время парализует двор (не имеющий традиции бороться с этаким), и потери в правящем слое (смотри ранее) затруднят его действия. Нужно будет разобраться с высшими чинами, с тем, что просто померли что-то знающие (специалисты по тем или иным сферам управления)... Я полагаю, что наиболее пострадавшие районы не будут затронуты десятилетиями.[/spoiler]
[spoiler 4]А там продолжатся свои заморочки. Мужики худо-бедно будут подниматься, и будут богатеть их господа. И будут между господами взаимные претензии (по выяснению лигитимности власти: экзаменов-то нету). И будут - неизбежно - силовые разборки. Местные "шеньши", липовые, будут искать лихих молодцов. Где? Да у пастухов! Привычный бродяга и, часто, всадник - приличный наемник. Тем более что его промысел экстенсивен, и у пастухов быстрее, чем у пахарей, возникнет проблема "младших сыновей". Шеньши превратятся в феодалов. И будут водить дружины в походы.
Но - "шляхтич умирает в поле". Смена поколений вождей резко ускорится, и на смену старшим сыновьям, которых учили мудрые учителя, придут младшие, которым учится было и не у кого, и недосуг. А то, того и гляди, место очередного "сына", павшего в ратном поле, займет его побратим - из "речных заводей". Умеющий свое имя срисовать, да и то без всякого понятия. Боюсь я, в такой среде классическое образование быстро потеряет свой престиж, останется от него твердое знание своей родословной (какие предки героя ПРАВИЛИ), да некоторый набор формул, передаваемых ИЗУСТНО. А классическая китайская культура существовала, во-первых, в виде письменном, во-вторых же - как единое целое. Иными словами, она здесь РУХНЕТ.
И даже если где-то она сохранится, и где-то возродится старый порядок, и его попытаются вернуть на прежние земли, то там его встретят дружины людей, говорящих на совершенно чужом языке (причем чужом буквально: новые поколения знати будут говорить на местных диалектах), живущих в совсем другой системе ценностей. Представители "старого порядка" нарвутся на страну пастбищ, перемежающихся с (подчиненными) деревнями, на замки и крепости. При этом новым феодалам, не очень-то ладящим между собой, будет все же проще договориться друг с другом, чем подчиниться пришельцам, ссылающимся на какие-то законы и на где-то прошедшие императорские экзамены. Ведь ИЗВЕСТНО, что предки феодалов ВСЕГДА правили, а что до императора, то их родословная не хуже (возможность привести любую китайскую родословную к кому угодно известна давно, и "младшие сыновья" это наверняка сделают - да еще подкрепят свои изыскания удобно понятым "исправлением имен" в свете формулировок, сохранившихся в памяти именно в силу своей пригодности). Не исключено, что эти претензии будут иметь вес и в глазах двора: ведь часть и знатоков старины, и архивов погибнет, а к ссылкам на предков и тексты китайцы всегда относились с уважением. Да и народ не полезет на феодальные земли: они же ЧУЖИЕ, с чужими могилами!
Таким образом, феодальные области имеют шанс удержаться (и шанс этот будет тем выше, чем сильнее будет исходная катастрофа, то есть - чем РАЗВИТЕЕ Китай будет до нее: смотри ранее). Но в этих областях традиционная культура рухнула (ибо, повторяю, к тому времени, когда ее изучал Алексеев, она уже могла существовать лишь как единое целое).
Значит, там воцарятся истинно феодальные нравы, и сместятся приоритеты, и воин будет первым человеком, а раз так - то первым будет конник (уточняю, что для первичных разборок местные магнаты не будут набирать регулярное войско: во-первых, они еще не мыслят себя феодалами, а набирать войско должны государевы чиновники; во-вторых, под руками у них будут мужики на земле, избыточной земле, которые неохотно пойдут воевать; пастух же будет под рукой). Неизбежно будет сохранение пастбищ - на границах распаханной земли. Войны же будут в приграничье за этими пастбищами, и будут отодвигать от них пахаря, и между новыми княжествами лягут ничьи земли, "дикие поля". А раз так - китайские диалекты будут разбегаться со страшной скоростью - особенно если княжьи дружинники будут большею частью не ханьцы.
Что же будет в итоге?
…..[/spoiler]